— Леша, — позвала она ему вслед. Он обернулся и с ужасом увидел, что глаза у нее не ее, темные, а белые, неподвижные, выпученные, как у мертвяков в кино.
— Беги! — просипела она, и тут рядом с Лехой земля вспучилась, разорвалась, от сосны полетели щепки, а на поляну перед ним выехал танк. Танк был большой, зелено-черный и пах смертью и болотом. Башня повернулась, дуло уставилось на Леху круглой леденящей чернотой. Он инстинктивно нырнул с валуна, съехал по склону, помчался по дну оврага. Ему было очень страшно, а невозможность происходящего делала все еще страшнее. Крапива, уже разросшаяся на склоне, тут же исхлестала его лицо, шею, руки. Всем телом он чувствовал дрожь земли — тонны тяжелого злого металла мчались за ним по лесу, круша кусты, треща молодыми деревьями. Танк на ходу выстрелил в склон перед Лехой, воздух сжался и разжался, земля вздыбилась. Леха полез из оврага, рассекая руки ежевикой, хватаясь за ветки, не чувствуя шипов. Впереди была Рыжая Горка, сюда они с мамкой осенью ходили за черникой. С другой стороны гранитный массив обрывался крутым склоном, там был густой ельник, а за ним озеро, бездонка. Тяжело дыша, Леха полез по мшистым валунам. Он был уже почти на самом верху, когда снаряд разнес в щепки большую сосну рядом с ним. Тяжелая ветка стукнула его по затылку, острый сук вонзился над глазом, мир залило кровью. Застонав, Леха упал на колени, почувствовал внутри дурную легкость, ткнулся мордой в лесной настил — рыжие сосновые иголки, щепки, молодые кустики черники. Последним ощущением было, как тело — тяжелое, не его — покатилось куда-то вниз.
— Шшш, лежи спокойно, дядя Леша, — говорил над ним детский голос. На лицо полилась холодная вода.
Леха приоткрыл глаза, удостоверился. Она.
— Тебя нет, ты утонула, — простонал он.
— Ну, утонула, — не стала спорить Наташка. — Это еще не значит, что меня нет.
Леха с усилием подтянулся, сел.
— Я умер? — спросил он неуверенно. — Это Нижний Мир? Это меня Як сюда зафигачил?
— Нет. Да. Да, — закивала девочка. Леха помнил ее хорошо — дочка бабкиной соседки по даче. Леха на той даче все лето после родительского развода проторчал. В лес ходили с пацанами, на озеро каждый день. Наташке было двенадцать, дите дитем. Все сидела с книжкой на скрипучих качелях в своем дворе. Когда Леха выходил из дома с утра или окно открывал, начинала качаться и демонстративно читать. Тургеневская барышня, блин.
Как Леха метался в тот день, когда она не выплыла на пляж из озера. Нырял весь день, до посинения, все казалось, что вот-вот найдет, что она ему в руки дастся, не зря же столько недель по утрам на качелях его ждала. Не нашел, на третий день слег с температурой, Леночка приезжала с ним сидеть, мамка отгулы брала. Леха лежал в горячке и плакал, как маленький.
Он сел, покачиваясь, потрогал лицо. Кожа была вся целая, глаз на месте. Боль ушла.
Наташа смотрела на него внимательно, без улыбки, хорошенькая, светловолосая, очень маленькая для своих двенадцати лет.
— Почему ты утонула? — задал он вопрос, который терзал его семь лет.
Она пожала плечами.
— Ногу свело. Я коленку за день до этого об качелю звезданула. Аж в ушах зазвенело, но потом прошло. А в холодной воде там что-то щелкнуло, и нога стала тяжелая, мертвая. Я запаниковала сразу, позвать не успела, воды наглоталась. А у дна там течение, родник ледяной. Бывает.
Она огляделась, поежилась.
— Давай, вставай, дядя Леша, я тебя дальше поведу. Пока нас Адольф на танке не догнал.
— К-какой Адольф? — Леха аж заикаться начал. — Гитлер, что ли?
— Ну, конечно. — Наташка смотрела с сарказмом. — Во всей Германии Гитлер был единственный Адольф. Как ты на всю Россию один Алексей.
Они шли вдоль озера, стараясь держаться за деревьями. Леха отводил тяжелые еловые лапы, придерживал их, чтобы девочку не хлестнуло.