– Седрик, – объяснила она. – Седрик теперь мой хранитель. Он пришел ко мне, взял у меня кровь и выпил, чтобы стать ближе ко мне. Теперь мы мыслим вместе. И все стало для меня гораздо яснее. Я сделаю его своим Старшим. У меня есть на это право.
– Ты сделаешь Старшего? – растерялся Сестикан.
– Я пытаюсь добиться от нее объяснений! Тише, вы! – зашипела Синтара.
– Мы не можем изменять людей, если не хотим, чтобы они изменили нас, – устало проговорил Меркор, пропустив ее требование мимо ушей.
От его слов Синтара застыла. Здесь кроется что-то, о чем необходимо вспомнить.
– Не можем или не должны? – уточнил Сестикан.
– Я не понимаю! – взъярилась Фенте и хлестнула хвостом.
– Тогда молчи и слушай! – ощерилась Синтара на маленькую самку. В голосе ее звучала угроза, которую мог бы подкрепить ядовитый выдох.
Фенте отпрянула в сторону, затем развернулась и зашипела в ответ.
– Прекратите! – взревел Ранкулос. – Обе!
Меркор окинул их печальным взглядом. Его глаза, черные на черном, медленно вращались.
– Столь многое утрачено. И хотя мы становимся сильнее и приближаемся к тому, чтобы стать настоящими драконами, я каждый день ужасаюсь пробелам в наших воспоминаниях. Знаю, мне не следует предполагать, будто вы помните то же, что и я, но постоянно совершаю эту ошибку. Судя по всему, Фенте, Релпда помнит то, что многие позабыли. Старших создают драконы, преднамеренно. Иногда, как это происходит с нашими хранителями, люди претерпевают изменения просто потому, что тесно общаются с нами. В те времена, когда у Старших и драконов были общие города и судьбы, Старших создавали расположенные к ним драконы – как человеческий садовник мог бы подрезать крону дерева. Сознательно и осторожно, тщательно выбирая основу, дракон создавал Старшего. За те годы, что наши народы были разлучены, многие жители Дождевых чащоб приобрели некоторые внешние черты Старших, но не из полезных.
– Как? – спросила Синтара. – Почему они менялись без драконов?
– Поделом им, – тихо проговорил Ранкулос. – Те, кто убивал драконов в коконах, те, кто присваивал и резал то, что должно было стать драконами, те, кто крал и продавал сокровища и магию Старших, – именно они сильнее прочих пострадали от изменений. И это справедливо. Они брали то, что им не принадлежало. Они вмешивались в дела драконов. И стали перерождаться, как и их потомки. Они заплатили короткими жизнями и мертворожденными детьми. По заслугам.
– Ты лишь строишь предположения, – предостерег его Меркор.
– Но не без оснований. Это не просто совпадение. В глубине души люди все понимают. Посмотрите, кого они выбрали нам в хранители. Только тех, кто уже настолько изменен, что с трудом может жить среди других людей. У них есть когти и чешуя, они с трудом производят потомство, а живут совсем мало. Вот что ждет людей, лезущих в магию, не отданную им по доброй воле. Они использовали память драконов, нашу кровь и кости и переродились. Но без драконов, способных направить их изменения, превратились в чудовищ.
– А Богомерзкие, – спросил Меркор зычным, раскатистым голосом, – как насчет них? Они тоже были заслуженной карой?
– Возможно, – небрежно ответил Ранкулос. – Ты сам это сказал. Драконы не могут изменять людей, не рискуя при этом измениться. Кое-кто предполагал, что драконы, которые слишком тесно общаются со Старшими и с людьми, вредят себе и своим потомкам. И вот яйцо трескается, а там вовсе не то, что должно быть…
– Обязательно говорить вслух о непотребствах? Или мы все утратили понятие о пристойности?
Их слова пробудили в Синтаре долго спавшие воспоминания. Некогда одна из ее прабабок избрала человека и превратила его в Старшего. Внешние изменения составляют в таком деле меньше половины. Правильно преображенный Старший обретает жизнь, пусть и несравнимую с жизнью дракона, но достаточно долгую, чтобы накопить хотя бы немного мудрости и опыта. Завести себе Старшего забавно и в чем-то удобно. Приятно, когда тебе льстят и «увековечивают» в картинах и стихах. Старшие становятся товарищами драконов в том, в чем не могут другие драконы. Со Старшими не нужно бороться за главенство – только принимать их восхищение, наслаждаться заботой и, пожалуй, упражняться в искусстве беседы.