— Я помогала Белому Пророку. Я была призвана для этого и ни разу не пожалела с тех пор.
Молчание опять повисло между нами. Это было похоже на попытку поговорить с котом. Я обратился к банальностям.
— Надеюсь, у вас и вашей семьи все хорошо.
И, как у кошки, ее глаза сузились на мгновение. Потом она произнесла:
— Моего сына здесь нет.
— Да?..
Она снова схватила тряпку и начала тщательно вытирать пальцы. Вернулся внук с небольшим подносом. В чашечке меньше моего кулака плескался один из ароматических настоев гор. Я был признателен за передышку. Я поблагодарил его, а затем отхлебнул, почувствовав дикую смородину и какую-то специю из коры горных деревьев, которую не пробовал уже много лет. Было очень вкусно. Я так и сказал.
Джофрон поднялась. Распрямившись, она пересекла комнату. Одна стена комнаты была расписана под дерево. Должно быть, это ее работа, я не видел такого, когда в последний раз был здесь. Листья и плоды всех сортов выступали на резных ветвях. Она потянулась к большому листу над головой, аккуратно отвела его в сторону, открыв небольшое углубление, и достала маленькую шкатулку.
Потом вернулась и показала ее мне. Это была работа не Шута, но я узнал руки, изогнутые так, чтобы создать ее крышку. Джофрон вырезала его руки. Я с пониманием кивнул ей. Она передвинула пальцы, и я услышал характерный щелчок, будто открылся тайник. Из шкатулки вытек незнакомый, но притягательный аромат. Она и не пыталась скрыть ее содержимое от меня. Я увидел небольшие свитки, не меньше четырех, а под ними могли быть скрыты и остальные. Она взяла один и закрыла крышку.
— Это его последнее сообщение для меня, — сказала она.
Последнее. Такой острой зеленой зависти я еще никогда не ощущал. Мне он не прислал ни одной птицы с запиской, а у Джофрон хранился небольшой ларец свитков от него! Мягкая коричневая бумага была перехвачена тонкой оранжевой лентой. Она потянула ленту и та развязалась. Очень осторожно она развернула свиток. Ее глаза забегали по строчкам. Я думал, она прочтет его мне. Вместо этого она подняла синие глаза и упрямо посмотрела на меня.
— Это самое короткое послание. Ничего о его жизни. Ни приветствия, ни пожелания здоровья. Только предупреждение.
— Предупреждение?
В ее лице не было никакой враждебности, только решимость.
— Предупреждение, что я должна защищать своего сына. Что я не должна говорить о нем с незнакомцами, которые могут возникнуть на пороге.
— Я не понимаю.
Она подняла одно плечо.
— Я тоже. Но мне не обязательно полностью понимать, чтобы принять во внимание его предостережение. И поэтому я говорю тебе: моего сына здесь нет. И это все, что я скажу о нем.
Неужели она видит во мне опасность?
— Я даже не знал, что у вас есть сын. И про внука тоже не знал, — мои мысли гремели, как семена в сухом стручке. — Я не буду говорить с вами о нем. И я не чужой вам.