Странствия Шута

Возможно, это последнее, чего он ожидал от меня. Я был в пределах досягаемости его меча. Он коротко ударил меня рукоятью. Он оставался в седле, но мое внезапное нападение заставило покачнуться лошадь. Гвардеец старался сохранить равновесие. У него были прекрасная борода и усы, я схватил его за них и потащил вниз. Он начал падать на меня, выкрикивая проклятия и нанося удары по моей груди. Падая, он потерял меч. Когда мы свалились с лошади в глубокий снег, я вывернулся, надеясь приземлиться на него сверху. Не вышло. Я услышал приглушенный вскрик и узнал голос Чейда.

— Жди меня! — глупо закричал я, будто Чейд и его противник станут нарочно затягивать драку, но мой враг, оказавшийся сверху, ударил меня в челюсть. Даже падая, я не выпустил его бороды, и теперь из всей мочи тянул за нее. Он ревел от боли — очень приятный звук. Разжав пальцы, я оглушил его, ударив ладонями по ушам. А затем сжал его горло. Сложно задушить человека с тяжелой бородой и высоким воротником. Мои пальцы прошли сквозь жесткие волосы, скользнули под воротник. Достигли теплого столба его горла и вонзились в него. Я делал это в то время, когда он избивал меня, а кровь заливала лицо, и мне потребовалось гораздо больше времени, чем хотелось. Когда он перестал трепыхаться и схватился за мои запястья, я повернул голову и с силой впился зубами в его руку. Он взревел, а затем закричал от боли и ярости. Убийцы гордятся не честной борьбой. Мы гордимся победой. Выплюнув кусок пальца, я подумал, что Ночному Волку понравилось бы. Я продолжал стискивать его горло, чувствуя, как прогибаются позвонки.

— БИИ! — выдохнул я и сжал еще сильнее. Трудно душить человека, который так сильно отбивается. Я понимал, что пока держу его за горло, он скован в своих потугах, а дышать ему все труднее. Я достаточно близко прижал его, чтобы он не смог широко размахнуться, но так, чтобы его сломанные зубы не коснулись моего лица. Он попытался добраться до моего горла, но я опустил подбородок и прикрыл его. Последний раз этот прием я применял очень давно, но некоторые вещи не забываются. Его удары начали терять силу. Он сжал мои запястья. «Держись!» — напомнил я себе. Все, что я должен был делать — это продолжать душить его. Он упал на меня, но я знал, что он только притворяется мертвым. Это быстро прошло. Вскоре он пошевелился, попытался поднять руки и вырваться. Но слишком слабо. Он рухнул снова, и теперь я ощутил, что он действительно потерял сознание. Я продолжал давить. И только поняв, что он мертв, я выпустил и оттолкнул тело.

Я откатился в сторону. Ребра болели, ныла избитая челюсть. Встав на колени, я протер рукавом глаза, стирая кровавый туман. Вернув себе зрение, я встал на ноги и пошел искать Чейда. Лошади разбежались. Капитан лежал на боку и слабо звал на помощь. Пали четверо гвардейцев, трое мертвы и один умирал. Чейд все еще держался на ногах. Кровь с его бока окрасила куртку и снег. Жестокий старый бастард стоял за Крафти, сжимая его горло. Лейтенант безнадежно цеплялся за его руки. Я достал нож, чтобы быстро покончить с ним.

— Нет! — рыкнул Чейд. — Он мой!

Никогда еще мой старый наставник не был так похож на моего волка. Я сделал два уважительных шага назад, без угрызений совести прирезал четвертого гвардейца и направился к капитану.

Он умирал и знал это. Я не стал его трогать. Я опустился на колени и склонился, чтобы взглянуть ему в лицо. Его глаза еле нашли меня. Он попытался облизать губы, потом сказал:

— Не предатель. Не я. Не мои мальчики. Мои Роустэры.

Я решил, что он закончил.

— Я передам лорду Чейду, — заверил я его.

— Этот сын сумасшедшей суки, — продолжил он, и ярость придала ему сил. — Оставь их тела… на виселице. Скотина Крафти… Сбил их с толка… Моих мальчиков… Моих…

— Остальные не будут наказаны, — пообещал я ему, зная, что лгу. Слава Роустэров, и без того не блестящая, была погублена. Никто не захочет влиться в эту компанию, и другие гвардейцы станут избегать их за столом. Но я мог просто сказать это, и капитан, закрыв глаза, угас.

Я вернулся к Чейду. Он стоял на коленях около Крафти. Этот человек еще был жив. Полузадушенный, он потерял сознание, и Чейд обездвижил его. Он бросил его лицом вниз, задрал штанины и перерезал большие сухожилия под коленями. Потом связал запястья Крафти веревкой, которая появилась откуда-то из рукава, и, крякнув, перекатил его на спину. С перерезанными сухожилиями парень не сможет ни стоять, ни бегать, ни сопротивляться. Бледный Чейд, тяжело дыша, сел на корточки. Я не стал говорить ему, чтобы он прикончил парня, не стал спрашивать, что он собирается делать. У убийц — своя мораль. На кону стояли жизни Би и Шайн, и если это нападение было связано с их похищением, то любой способ задать вопрос был приемлем для нас.

Крафти тяжело, скрипуче втягивал воздух. Веки его задрожали и открылись. Он громко охнул и поднял на нас глаза. Чейд стоял на коленях, держа окровавленный кинжал, я встал рядом. Старый учитель не стал дожидаться, пока парень заговорит. Он прижал кинжал к его горлу.

— Кто тебе заплатил? Сколько? Что ты должен был сделать? — четко и раздельно произнес Чейд.

Крафти медлил с ответом. Я разглядывал стоящий камень. Чалая встала неподалеку, пристально наблюдая за мной. Остальные лошади, растерянные, ищущие спокойствия, сбились в кучу. Кажется, Чейд что-то сделал кинжалом, потому что Крафти громко охнул. Я приглушил Уит, чтобы не разделять с ним эту боль. Парень забарахтался, а потом прошипел:

— Что ты сделал с моими ногами, сволочь?

Чейд повторил:

— Кто тебе заплатил? Сколько? Что ты должен был сделать?

— Не знаю, как его зовут! Он не сказал! — парень задыхался от боли. — Что ты сделал с моими ногами?