Странствия Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

Путешествие

Когда является шайзим, Слуги должны быть готовы приветствовать ребенка. Нередко родители преисполнены грусти от того, что им придется отказаться от малыша, которого они столько лет холили и лелеяли. Когда родители принесут шайзима к воротам, пусть их радушно примут, предложат отдохнуть и подкрепиться. Стоит предложить и подарки, но никоим образом нельзя намекнуть, что они даются в обмен на ребенка. Шайзима нельзя выпрашивать или брать силой. Если родители неохотно отказываются от ребенка, дайте им столько времени, сколько нужно. Если ребенок — младенец, мягко напомните им, что ему необходима многолетняя неустанная забота. Если ребенок постарше, говорите о его нуждах во воспитании, в принятии, обучении и нежном внимании.

Если они не в силах немедленно отдать ребенка, будьте терпеливы. Приготовьте им ночлег, пусть они прогуляются по саду и осмотрят библиотеки. Позвольте им увидеть, что независимо от возраста малыша, он будет здесь под присмотром, с ним будут заниматься и его будут любить. Не забывайте, что каждый Белый ребенок — это милость, дарованная семьей этому миру. Будьте благодарны.

Но прежде всего — терпеливы. Помните, что судьба ребенка — прийти к нам, и судьбы этой ему не избежать. Это может произойти так, как никто из нас не предвидит, но именно так и случится. Если резко вмешаться в жизнь ребенка, она может оказаться непредсказуемой и несчастливой. Как только ребенок окажется с нами, важно проследить, чтобы жизнь шайзима разворачивалась свободно. Будущее нельзя торопить. Позвольте времени поработать на всех нас.

Буффени, Слуга 3-й линии

Долго ли я болела — не знаю. Болезнь эта походила на ужасное головокружение, от которого никто не мог меня избавить. Меня то и дело выворачивало. Шан отчаянно ухаживала за мной, неласково и без желания. Омывая меня ледяной водой, она неустанно следила за тем, чтобы никого не было рядом. Мою грязную одежду она отдавала бледным людям, чтобы они постирали и как-нибудь высушили ее. Она постоянно настаивала на том, что никто, кроме нее, не сможет ухаживать за мной. Это была не преданность, что бы она ни говорила. Самый простой и понятный страх. Она решила, что если обнаружится, что я девочка, то я стану бесполезной для них. И она тоже.

И поэтому она, как могла, заботилась обо мне. Никто ей не помогал. Не было ни чая с ивовой корой от лихорадки, ни передышки в нашем нескончаемом путешествии. Продолжая движение, они просто не мешали мне болеть. Каждый вечер Шан выносила меня из палатки в сани. Всю ночь мы ехали. Незадолго перед рассветом разбивали лагерь, и она переносила меня из саней в палатку. Для меня не готовили чего-то особенного, бульонов или каш. Шан увеличивала мои страдания, насильно заталкивая в меня еду. Губы у меня потрескались и болели от жара, а от ее заботы вовсе начинали кровоточить.

Но я не умерла, и однажды ночью мне стало немного лучше. Я открыла глаза и смотрела на звезды, мелькающие среди облаков. Двалия больше не держала меня на коленях. Никто из лурри не хотел дотрагиваться до меня. Меня держала Шан: я услышала ее легкий вздох, когда мы поднялись на холм и увидели огни маленького городка. Мы двинулись по дороге вниз, прямо к городу. Человек-в-тумане сел рядом с возницей, и я ощутила, как тяжело ему делать всех нас невидимыми. Командир Эллик и красивый насильник шли первыми. Остальные солдаты ехали рядом с санями, а лурри на своих белых лошадях сбились в кучу позади нас. Собака, ощетинившись, неустанно облаивала сани, пока не вышел хозяин и не прикрикнул на нее, заставив успокоиться.

Я почувствовала, как Шан сжимает меня.

— Можешь бежать? — выдохнула она мне в ухо, и я поняла, о чем она думает.

Двалия тоже.

— Если вы выпрыгнете из саней и вбежите в любой из этих домов, — громко произнесла она, — наши солдаты убьют всех, с кем вы поговорите. Остальных мы свяжем забвением. А потом подожжем дом вокруг тел, а ты поедешь с нами дальше. Будет намного проще для всех, если ты просто останешься там, где сидишь, и насладишься видом этого миленького городишки.

Она бросила взгляд, и Реппин с Соул заняли места между нами и краем саней.

Шан не ослабила хватку, но я почувствовала, как смелость уходит из нее. Мы проехали мимо солдат и подождали фургон около постоялого двора. Здесь лошади ржанием приветствовали нас, но мы не остановились. Будто ветер прошли мы через город, мимо отдаленных ферм, поднялись на другой холм и снова углубились в лес. Покинув дорогу, мы поехали по неровной тропинке, проложенной телегами. И так до рассвета.

В то утро я смогла сама немного поесть и пойти за Шан, когда она отошла от других в кусты. Я вспомнила то, что она мне говорила и изобразила мальчика, прежде чем присесть рядом. Когда мы вернулись к палатке, лурри шептались друг с другом, прикрываясь ладонями.

— Я же говорила, что он выживет, если ему предназначено жить. И мы знали, что так и будет. Потому и не вмешивались.

Двалия произносила эти слова и ласково улыбалась мне. Она была довольна, что я жива, но еще больше, подумалось мне, что ей не пришлось помогать мне остаться в живых.

До рассвета мы расположились лагерем далеко от дороги. Спускаясь с саней, человек-в-тумане покачнулся. Склонив голову, он замер у бока саней. Двалия нахмурилась, но, заметив, что я наблюдаю за ней, она изменила гримасу на выражение материнской заботы.

— Пойдем, Винделиар. Это ведь было не так сложно, правда? И мы, как можем, помогаем тебе работать. Но путешествие через страну занимает слишком много времени. Ты должен быть сильным и твердым. Нам нужно как можно быстрее вернуться на корабль, пока все, что ты там наделал, не начало терять силу и исчезать. Идем. Я проверю, сможем ли мы найти сегодня немного мяса для тебя.

Он кивнул, его голова тяжелым камнем висела на тонкой шейке. Она со вздохом подала ему руку, и он уцепился за нее. Она проводила его до места, где разводили огонь, и велела сложить меха, чтобы он мог сесть. В этот раз он не хлопотал по делам, а только посидел у огня и рано ушел спать.

В этот день мы с Шан спали, непривычно тесно прижавшись друг к другу. Я была слишком слаба, чтобы сопротивляться сну, а она съела мало коричневого супа и уснула не сразу, и все-таки притворилась, что спит, одной рукой приобняв меня, будто боясь, что меня украдут.