Я подождал, но ответа не было. Только тепло. Я обнаружил, что могу забраться под его подбородок. Я втиснулся под его длинную челюсть, между передними лапами. Спина перестала ныть от холода. Я почувствовал благоговение и безопасность. И закрыл глаза.
Пришел рассвет. Я проснулся вместе с птицами. Во мне осталось только тепло, которое сохранил плащ. Я выскользнул в зимний день, вытряхнул сухие листья и иглы из одежды и положил руку на чешуйчатый лоб своего короля.
Холодный камень и тишина. Маленькие сосульки повисли в уголках его глаз, как замерзшие слезы. Тоска, заполнившая меня, стала высокой ценой за время нашей связи и ночной покой. Но я не жалел о сделанном.
— Прощайте, — сказал я дракону. — Пожелайте мне удачи.
Я убрал руки. Тепло, поселившееся во мне, так и не покинуло меня на обратном пути в лагерь. Я шел размеренно и быстро, надеясь увидеть желтый отблеск нашего костра раньше, чем истончится дневной свет. Облака покрывали небо, день выдался теплым. Я шел, бежал и снова шел, обдумывая вопросы, на которые мне никогда не найти ответов.
Дрожь черного краешка уха выдала зайца, затаившегося у вчерашнего куста шиповника. Все еще белая, его зимняя шубка выделялась на сером, покрытом веточками и птичьим пометом снегу. Не глядя в его сторону, я шагал вперед и только почти пройдя мимо, развернулся и кинулся на него.
Я накинул на него угол плаща. Руками в перчатках схватил за заднюю, бешено брыкающуюся ногу. Уверившись, что он попался, я встал, взял его за голову и резко повернул. Шея сломалась и жизнь его закончилась. Он повис недвижно, теплый, и мертвый.
— Смерть кормит жизнь, — невесело произнес я, цепляя пушистое тельце на пояс. Поправив плащ, я пошел к лагерю.
День кончался. Деревья, казалось, склонялись ближе к тропе, и холод начал догонять меня. Я с трудом тащился по дороге. Золотой свет костра показал мне ее конец. Я чувствовал себя странно довольным. Я снова коснулся Верити, хотя бы на миг, и узнал, что где-то, в какой-то другой форме, мой король продолжился. Розовые ягоды в платке и вес мертвого зайца будоражили гордость. Возможно, я уже стар, мои кости ломит от холода и в последнее время я потерпел неисчислимое множество неудач. Но я все еще мог охотиться и возвращаться с мясом. И это было важно, как никогда.
Поэтому я не чувствовал усталости, вступая в круг света костра. Лант и Персеверанс сидели, молча глядя в огонь. Я окликнул их, поднял зайца и бросил Перу, схватившему тушку. Они оба посмотрели на меня. Я хохотнул.
— Что не так? Не знаешь, как засунуть зайца в котелок?
— Конечно знаю! — ответил Пер, но Лант заговорил, перебивая его:
— Тот, кого вы называете Шутом. Он был здесь. С девушкой по имени Искра.
— Что? — мир закружился вокруг меня. — Где он? Зачем? Как?
— Ушел, — ответил Лант, а Пер добавил:
— Они вернулись в этот камень. В тот, из которого мы вышли.
— Нет.
Это прозвучало как молитва, но я знал, что боги не ответят. Лант начал говорить. Я ткнул в него пальцем.
— Ты расскажи мне все, каждую мелочь. Пер, займись зайцем.
Сев с другой стороны костра, я стал ждать.