Всхлипывает, царапает мне шею и… размыкает губы, позволяя остервенело трахать себя языком, глубоко, до перемыкающего дыхания, до слез из-под сомкнутых ресниц. Я умираю от этой сладости, от смеси соли и ванили на губах, от того, как ее ногти проезжаются по шее, полосуя кожу ко всем херам в клочья!
Пусть!
Пусть!
Главное, чтоб не отталкивала больше! Чтоб позволяла! Ее губы — мой персональный портал в рай, бешеный экспресс, на дикой скорости прущий через заснеженные пути в радужное счастье. Не понимаю ничего, что вокруг творится, где мы вообще. Плевать! Главное, чтоб она не тормознула, чтоб мой персональный райский состав не сошел с рельсов.
Лапаю ее, кажется, сразу везде, получая дополнительный тактильный удар от нереального, прошибающего током осознания: она в моих руках.
Она. В моих. Руках.
Торможу, отрываюсь от зацелованных губ, смотрю в запрокинутое ко мне лицо с закрытыми глазами. Мокрые от слез щеки, острые стрелы ресниц, бледная кожа.
Радужка моя. Красивая до боли.
Где-то далеко, на заднем фоне, лает и скулит Шарик, явно не понимая, чем это мы таким тут занимаемся.
А я не могу оторвать взгляда от лица Радужки.
Она открывает глаза.
Сердце перестает стучать.
У нее яркие, до боли ослепительные радужки, сейчас почти скрытые за гипнотической темнотой зрачков.
Радужка смотрит на меня, растерянно и выжидательно. И, наверно, надо что-то сделать… Но я не могу. В ступоре! Загипнотизировала!
Кажется, вечность готов простоять вот так, держа ее в руках.
Это же… Это же высший кайф. Запредельный.
Так я думаю ровно до того момента, пока она не раскрывает губы:
— Не тормози, Сомик…
Сначала мне кажется, что словил слуховую галлюцинацию. Ну а чего? Запросто. Так по башке ебнула…
Моргаю, пытаясь прийти в себя, но Радужка опять бьет. И опять четко в голову.