— Из озорства, — строго уточнил он. — А ради выгоды — никогда!
— Ну вот из озорства и наворуешь… Вообще интересные у вас понятия.
Помолчали. Впереди над темными смутными кронами акаций медленно возгоралась непомерно крупная звезда. Похожа она была на сигнальную ракету, но слишком уж неподвижна. Затем от нее бесшумно принялись отскакивать и расплываться в сумраке мерцающие концентрические круги.
Должно быть, в соседнем дивизионе что-нибудь запустили.
— Кто храпит?!
Дюралевую дверь мы оставили приоткрытой, поэтому истерический вопль из ангара долетел до нас без искажений:
— Кто храпит?!
Переглянулись изумленно. Рядовой Горкуша? Откуда взялся?
— Дневальный! Найди, кто храпит, и дай в лоб! Он из меня кровь шлангами пьет!!!
Господи, да это Клепиков! Ну надо ж, до чего голоса похожи! И не только голоса. Стоило ноябрьскому призыву уйти на дембель, рядовой Клепиков преобразился. Теперь он внешне отличался от приснопамятного «дедушки» Горкуши разве что цветом глаз, а уж молодых гонял пожалуй что и беспощаднее.
— Дневальный!!! Зажрался, сука? Совсем уже мышей не ловишь! Нюх потерял?! Найди, кто храпит! Носопырку растопчу! Дыню вставлю!
Мы слушаем и посмеиваемся. Храпят и впрямь со всхлипом, будто шланг продырявился. Вскоре дневальный находит источник шума, и мартовская ночь снова становится тихой.
— Может, тебе лучше в офицерскую школу? — предлагаю я Лехе. — Всех охмуришь, дорастешь до генерала… до маршала…
Он лишь презрительно хмыкнул и не ответил.
Спросите меня: «Что ты оставил в армии такого, о чем жалеешь до сих пор?» — отвечу: «Ботинки!»
Какие были ботинки!
Не знаю, кто из нас кого деформировал, но к концу лета мы уже представляли собой одно целое. Поначалу казалось, будто они выточены из железного дерева. Я постоянно стирал в них ноги и шипел от боли, разуваясь. И вот свершилось. Мы срослись душами, мы наконец-то подошли друг другу.
Много обуви я сносил с тех пор: и зарубежные берцы, и то, что мне выдали в листопрокатном цехе завода «Красный Октябрь» специально для хождения по обрези неостывшего металла, — клянусь, все не то!
С превеликим сожалением я сдал их осенью в каптерку и долго потом клянчил у старшины Лешего разрешения уйти на дембель именно в них. Увы, ответ был один: в «мабуте» на гражданку никто не уходит — не положено.
— Ну так отведи всем глаза — не заметят!
ebooksa