Верхушка столпа скрывалась в седых облаках.
— Левей! — рявкнул Ахавель с мостика. — Бери левей, чем дальше, тем лучше.
Высыпавшие на палубу моряки вздрогнули, втянули головы в плечи, многие то и дело с опаской поглядывали на облака.
Кто-то ахнул и указал пальцем на столп. Ступени как будто вспыхнули и вдруг стали чётче видны. Они уже не мерцали. Но при этом чуть колебались, как будто по ним кто-то шагал. Спускался.
«Брендан» накренился, выполняя поворот, и ведьмак, машинально ухватившись за ванты, заметил, как побледнело лицо капитана. Ступени дрожали, но Ахавель и глазом не моргнул. Он достал из кармана кисет, из другого трубочку и принялся набивать её табаком. Обе руки родная и искусственная — служили ему одинаково исправно.
Между тем над водой снова поднялся туман. Не тот, что был на Меже, а другой, редкий, то и дело разгоняемый порывами ветра.
Столп скрылся из виду, однако почти сразу же они услышали, как впереди нарождается низкий ревущий звук, и марсовый крикнул, чтобы брали правей.
— Что там? — спросил капитан.
— Не знаю!
Ахавель повернулся к краснолюду:
— Де Форбин, впредь посылайте в воронье гнездо тех, у кого всё в порядке не только со зрением, но и с мозгами! Что значит...
Но тут завеса из тумана на миг разошлась, и Ахавель сам всё увидел... они все — увидели.
Прямо по курсу море обрывалось в никуда. Как будто неведомый исполин ударил молотом и оставил вмятину на ровной поверхности. Там, где вода обрушивалась в бездну, вставали радуги, тысячи радуг, перетекавших одна в другую. А из центра пропасти возносился на пушистом стебле цветок: широкие алые лепестки трепетали на ветру, сердцевина источала густой аромат, одновременно приторный и манящий.
— Де Форбин, право руля! — велел Ахавель, раскуривая трубочку.
Следующих часов пять он провёл на мостике, отдавая скупые команды да с невозмутимостью обновляя в трубке табачок. Ахавель вёл судно сквозь туман, мимо призрачных островов и скал, мимо ледовых полей и участков моря, исходивших фиолетовым паром; вдогонку «Бендану» неслись гимны, что пели черепахи с детскими головами, и проклятия крабов, семенивших на стройных женских ногах; и с четверть часа за кораблём следовал говоривший на разные голоса дельфин, а в волнах то и дело попадались странные предметы и диковинные цветы...
Позвали Болтуна, и чернокожий колдун молча встал у бушприта. Он опирался на громадных размеров гарпун, украшенный возле лезвия связкой бус и перьев; в другой руке Мо держал погремушку, то и дело издавая ею сухой трескучий звук.
Ближе к вечеру забросили цепь с железным крюком на конце, в качестве приманки использовали чьи-то старые лохмотья. Клюнуло почти сразу. Помучались, но вытащили-таки на палубу громадную пёструю рыбу с лошадиной мордой и вислыми ушами. Рыба скребла плавниками по доскам, отчаянно била широченным хвостом. Ей перешибли хребет и тут же, под бодрое пение скрипочки, принялись разделывать.
Ведьмак наблюдал за всем этим, присев у основания грот-мачты. Иногда подрёмывал, но и тогда оставался начеку. Рядом пытались заснуть те из матросов, кто предпочитал палубную возню смраду и тесноте нижних трюмов.
Между тем жизнь на «Брендане» текла своим чередом: дежурные откачивали помпами воду, из камбуза доносился аромат готовки, несколько человек латали фок-брамсель, другие устраняли неисправности в такелаже... Мойрус, безусловно, был прав: экипаж состоял из ветеранов и недавно нанятых «простых» матросов. Однако сейчас этой разницы не существовало: поблажек Ахавель не делал никому.
В какой-то момент Стефан всё же не удержался и провалился в глубокий, бездонный сон. Без сновидений, что само по себе было благом.