— При дворе-то Фольтеста? Ха!
— Господин барон, — было заметно, что эти двое едва сдерживаются. — Мы пришли, потому что до нас дошёл слух о вас и о вашей... воспитаннице. Не мне вам рассказывать о том, что происходит в Темерии. Проблемы у купцов. Проблемы у ремесленников. Погоды становятся всё холоднее, а урожаи всё меньше. Чёрная смерть едва-едва ушла из наших стран, и неизвестно, не вернётся ли снова. Люди не желают заселять покинутые деревни — до сих пор. Приток дешёвых товаров из Нильфгаарда без малого уничтожил ремёсла, а потом нильфы и сами втянулись в гражданскую войну. А теперь ещё и эти замки...
— А хто ж виноватый? Может, Мэва с Демавендом?
— Может, и они, — голос старшего был преисполнен жара. Младший темериец выглядел куда сдержанней. — Может, и они. Потому что нечего было Демавенду привечать «белок».
— Ну, кому «белки», а кому — состоятельные подданные и кусок хлеба. Вы хоть знаете, сколько король получает мыта с торговли с Дол Блатанном? А вот мы здесь, в Соддене, знаем. Потому что мыто это — с наших денег и с нашего пота и крови.
— Нечеловеческим отродьям не место в землях свободных людей. Сохранять эльфийское королевство было непростительной ошибкой.
Бородатый шумно высморкался под ноги темерийцам.
— Вот просто интересно, — сказал в пространство между теми двумя, — а коли б ваш Фольтест таки сумел удержать краснолюдский Махакам у себя под пятою, то что б вы пели нынче, ась? Эльфье королевство им, вишь, не по душе.
— Если бы тогда, двадцать лет назад, Север прислушался к голосу разума...
— Это как когда? Как тогда, когда Подменыш с новиградскими святошами решил поджарить чародеек и начал с той, хто стояла здесь, на Содденском Холме, на Холме Магов? С той, хто спасла Север от нильфов в Битве за Содден? Или чуть раньше, когда чародеек из Темерии гнал ваш Фольтест?
— Чародейки — проклятущие отродья, — набычившись, вёл старший темериец.
— А что ж вы ко мне пришли тогда с предложением своим, ась? И что ж просите меня о том, о чём просите? Да и не подданным Фольтеста говорить об отродьях: сам-то он, королёк ваш, бают, со сеструхой выблядка сострогал. Так может, стоило б начать с собственной семейки? Или он теперь и дочурку свою объезжает, как раньше мамашу ейную, его высокородное трахарьное величество?
Оба темерийца вскочили на ноги, хватаясь за мечи:
— Как ты назвал Его Величество?! — младший, наконец подавший голос, говорил, словно заржавленным ножом по камню царапал.
Толстопузый подвигал бородой:
— Это он у вас там, в Темерии, «величество», а мы кровью своей и отцов своих выстрадали право называть любую жопу — жопой! И ручки с цацек своих уберите, вы-то здесь сами-четвёртые, а со мной — десяток моих будет. Да и сам барон Кроах ас-Сотер, я сиречь, сумел бы, пожалуй, нашинковать обоих вас, милсдари, не вынимая пальца из ноздри. В общем, хрен вам, а не девчонку. Хорошо б вышвырнуть вас, да уж ладненько, так и быть, посидите здеся, погрызите каплунов в меду — за мой грошик.
Сказав так, пузан с самым оскорбительным видом бросил на стол золотую крону да и отошёл прочь.
Темерийцы так и остались стоять, вращая глазами: младший покраснел так, что, пожалуй, впору было звать лекаря — отворять кровь. А потом старший заметил Ангуса эп Эрдилла.
Заметил и шагнул в их сторону, выпятив челюсть.
— Что ж, милсдари, — сказал Ангус, не отрывая, казалось, взгляда от своей миски со свининой, — кажется, вам представится возможность показать, чего нынче стоят человечьи бойцы.