— Да, снова девочка. И — смотри: с одной стороны нильфы, и общий расклад там не радует. Эти рушащиеся империи, вспомнившие о славе отцов... Отыгрывают их, если верить Трояну, преимущественно северные соседи. С другой стороны — белый орёл, Редания с её Подменышем... Хрен редьки...
— А альтернатива? Старшие Народы, гонимые и презираемые? Я себе представляю. Но — Троян? Эти его заморочки... Повернуть время вспять и всё такое... То есть пусть так, но — механизм?
— А что — механизм? Ты ж в курсе: форма всегда зависит от сим-мифологии. И — вот же тебе: девочка.
— Да только у новой Цириллы не будет своего Геральта.
— Угу. И заметь: их, ведьмаков, исключили из «Сапковии» программно. Одни легенды и воспоминания.
— Слушай, — сказал Арцышев и хихикнул. — А ты ещё чувствуешь себя — собой?
Стрый заржал, представив, как срабатывает триггер, и он, Стрый, становится эдаким зомби из постапокалиптических симов.
Ангус эп Эрдилл тяжело мотнул головой:
— Хотелось бы мне понимать, милсдари, о чём вы...
— Хотелось бы и нам понимать, милсдарь Ангус. Ох, хотелось бы!
С потолка посыпалось мелкое крошево, а стены ощутимо качнулись. Лязгнула дверь, будто кто-то впечатался в неё со всего маху, затем лязгнула снова. Медленно отворилась. Спиной вперёд шагнул давешний псевдореданец. Ноги его заплетались, но он сумел спуститься на пять ступеней, прежде чем опрокинулся навзничь: вместо лица была кровавая каша.
Перепуганная крыска с писком рванулась под стену, нырнула в щель между каменными блоками.
А в дверь уже втекали люди в чёрных одеждах и с оружием, а где-то за спинами их маячил высокий силуэт сухого сгорбленного старика. Потом воины расступились, старик сделался виден отчётливо: он опирался на плечо девочки, та стояла — светлая и сияющая. По ступеням спустился плотный, почти квадратный Яггрен Фолли, Звоночек. Рухнул на колено в грязную солому, вбив кулак в затоптанный пол.
Склонил голову перед Арцыше... перед молодым человеком в чёрном потрёпанном кафтане.
— С возвращением, ваше высочество, — сказал.
Внутри Стрыя будто взорвался холодный безжалостный огонь, выжигая старое и высвечивая новое: имя, воспоминания, самую жизнь. Он даже будто бы увидал его, этот огонь: странная живая звезда, сияющая приглушённым светом и всякий момент меняющая форму.
А принц Иоанн Кальвейт, противник Морврана Воориса, «узурпатора трона» и всё ещё императора, милостиво кивнул, будто стоял он не в заплёванном подземелье замка в пограничных землях, но в тронном зале Города Золотых Башен над Альбой.
— И хорошо бы расковать мне руки, — сказал негромко.
Эльфийский маг, попавший в плен вместе с принцем, тоже стоял со склонённой головой, а второй человек — невысокий полноватый блондин — глядел непонимающе, и принц никак не мог его вспомнить, хотя подозревал, знал, был уверен, что ему известно, кто он, этот человек. И вдруг — будто пали стены, и сделалось даже странным, как это он не различил в полутьме подземелья мастера Орлога, высокого, огненно-рыжего, не растерявшего своего шарма даже в плену. На груди его болтался медальон в виде головы грифона.
Принц повернулся к старику.