— Я бы сказал по-другому: если мир действительно делится пополам — на злых и добрых, то злые — это те же добрые, но они поняли, что добротой ничего не сделаешь. Настоящие лекарства всегда горькие. И только для детей их подслащивают.
— Тебя не переспоришь… Заучил школьные истины и долдонишь, как пономарь.
— Не переспоришь, потому что я прав.
— Нет, — грустно покачала головой Вита, — ты слишком уверен в своей правоте, а такие люди чаще бывают не правы. Да и спорить гораздо легче, чем понимать. Это еще Флобер сказал.
— В наш век все надо проверять собственным опытом. Великие писатели наговорили столько взаимоисключающих истин, что, если их выстроить в один ряд, ничего не останется. Ни от мудрости великих, ни от их авторитета. И я удивляюсь, почему до сих пор никому в голову не пришло это сделать?
— Почему же ты упускаешь такую возможность?
— Как только пойду на пенсию, займусь. А пока у меня, слава богу, есть другое занятие.
— Твои противные космические лучи?
— И лучи тоже, — улыбнулся Стась, видя, что Вита приняла его шутливый тон. Он решил, что сейчас самое время вот так мирно окончить нелегкий для него спор.
Стась поднялся и подал руку Вите. Та приняла ее, и они, не сговариваясь, пошли через парк все той же аллеей к горбатому мостку. Им обоим стыдно было признаться, что они идут туда из-за Димки. А вдруг он там? Шли и боялись… Им было стыдно за себя, что они не поверили Димке, и, когда подошли и увидели, что его у ларька нет, будто гора с плеч свалилась… И они заговорили весело и бойко, словно замаливали перед кем-то вину, какая не по их воле переросла в беду.
Говорили уже не о Димке, а о Римме, о том, что если он ее любит, а она серьезная и волевая девушка, то все еще обойдется и Димкино несчастье может обернуться счастьем.
— Сколько таких случаев, когда женщины вытаскивают мужчин из бездны, — сказала Вита.
— Столько же, — поспешил вставить свое слово Стась, — сколько таких, когда они их туда низвергают.
А когда Вита заговорила о счастье и о том, что оно еще возможно для Димки, Стась ответил:
— Все люди хотят жить счастливо, но они смутно представляют себе, в чем это счастье.
Вита оценила мудрость реплики, но тут же уколола мужа:
— Сам цитируешь, прячешься за великих!
Так они шли по тенистым аллеям парка, пикируясь, и им стало легче. Они уже ощущали и эту свежую прохладу, какой обдавали их деревья, и свою молодость, и, главное, то, что они, Стась и Вита, два близких человека, ближе которых теперь нет на свете. Словом, они вышли на ту волну понимания, когда уже не слова и даже не жесты, не блеск глаз, а само настроение, разлившееся в тебе, определяет это трепетное состояние родства и слияния душ. В такие минуты надо молчать, и они умолкли.
Вышли из парка, пересекли площадь и приблизились к дому, где жили Буровы. А когда вошли в подъезд, прежнее настроение оборвалось. Вспомнилось: сейчас нужно что-то говорить матери. А что тут скажешь?