— Лежали. А теперь не лежат, — в тон собеседнику ответил Иванов. — Перечислю: череп, кости, позвонки. Свежак. Будто только что с бойни.
— Ты больной. Сам понимаешь, чего мелешь?
— За моё умственное здоровье не переживай. Я в норме. И к тебе пришёл не от нечего делать. Толстяка помнишь, которому я подзатыльник дал?
— Допустим.
— У него окна на заднюю часть дома выходят. И любит он покурить в них, чтобы в квартире табачищем не вонять. Я это к чему — мордастый видел, как ты в кусты за гаражами лез, — инспектор сознательно не стал уточнять, до или после визита по заявлению происходили описываемые события. Потому что не знал и опасался проколоться в мелочах.
Участковый держался молодцом, посматривая на визитёра снисходительно-ласково.
— Слабовато для предъявы.
— Согласен, на одном жалобщике далеко не уедешь. Погоди, обосную по всем правилам... Для ясности: наша с тобой болтовня не записывается, личных претензий у меня к тебе нет. Но я должен знать — что случилось с костями... Можешь продолжать и дальше из себя мальчика-колокольчика корчить — без проблем, будем говорить по-другому. Официально. С бумагами, с подписями, через начальство. Допускаю, ты не расколешься, продолжишь ничего не знать и не помнить. Но я не отстану, хочешь — верь, хочешь — нет... Вцеплюсь похлеще бультерьера тебе в холку. Сомневаешься — давай проверим, у кого упрямства больше... Во избежание ненужной возни я снова предлагаю недоразумение закрыть здесь и сейчас, не вынося ситуацию на всеобщее обозрение. Без писанины и свидетелей... Я покурю на воздухе, а ты подумай.
Дальше продолжать молоть языком Сергей не видел смысла. Женя не тот парень, который способен испугаться угроз или высоких кабинетов — по физиономии видно. Пусть думает.
Выйдя на улицу, он закрыл за собой двери и извлёк сигарету. Напарник, вернувшийся в свою материальную форму, вопросительно вздёрнул брови. Лёгкое покачивание головой ему сообщило: «Нет. Рано. Ждём».
Оставив право решения за другом, Швец в очередной раз привалился к облюбованному тополю и занялся дымными колечками.
— Зайди, — из глубины донёсся приглушённый дверным полотном голос капитана.
Окурок ткнулся в край урны, напоследок сердито роняя искорки, вывалил из бумаги коричневое нутро, став пожаробезопасным. Убедившись, что бычок не дымит, Иванов переместил его к остальному мусору и направился обратно, в опорный пункт.
Женя уже не сидел за столом, а смотрел в окно, подойдя к нему почти вплотную и упёршись руками в сероватый подоконник.
— Чьи это останки?
— Калиниченко.
— Как он погиб?
— Извини, не скажу.
— Понимаю... Я каждый день по два раза в тех окрестностях прогуливался. Вчера, и позавчера. И сейчас, перед службой кружок накинул, зашёл. Никого... Странно.
— Не лезь куда не просят, — от чистого сердца посоветовал Серёга. — Не по твоему ведомству покойничек. Ответь, куда спрятал останки?