«Дневник сумасшедшего» и другие рассказы

– У-гу! Конечно правда. Мой родственник Ван Шен, земляк ее родных…

– Но вы… вы не знаете, как она умерла?

– А кто ее знает. Умерла и все тут!

Я не помню, как я простился с ним, как я вернулся домой я только твердо знал, что эта правда, что Цзы Цзюнь ко мне больше не придет, как в прошлом году… Сейчас она даже не может нести через жизнь бремя пустоты, под холодными взорами осуждения окружающих. Ее судьба решена правдой, которую я высказал ей. Она умерла нелюбимой.

Конечно, я не могу оставаться здесь, но – куда мне идти? Кругом бескрайняя пустота и мертвенная тишина. Я все время видел мрак смерти перед глазами нелюбимых. Я все время слышал пронзительный крик отчаяния и страдания. Я все еще ожидал новых событий – неизвестных, неожиданных… Но проходили дни за днями и была только мертвенная тишина. Я выходил из дома реже, чем раньше. Только сидел или лежал в бескрайней пустоте. Тишина смерти разъедала мою душу. Иногда она как бы сама наполнялась ужасом и исчезала. Иногда в нее врывалось ожидание неизвестного, неожиданного, нового… Однажды в сумрачный день, после полудня, когда солнце никак не могло пробиться сквозь облака и даже в воздухе висела усталость, я услыхал легкие шаги и посапывание носом, Сю-сю! Я открыл глаза и стал вглядываться. В комнате была все та же пустота. Но вдруг я увидел: крошечное существо бродит по полу, тощее, полумертвое, все в грязи…. Я присмотрелся внимательно и мое сердце замерло на мгновенье и сразу сильно забилось. Это был А-суй. Он вернулся!.. Я покинул переулок Цзичжао не только потому, что хозяева и их прислуга смотрели на меня холодно, а главным образом из-за этого А-суй.

Но, куда же идти? Новых путей в жизни очень много. Это я знал твердо, я чувствовал, что если хорошо разобраться, то они непременно откроются передо мною. Я не знал куда ступить, как сделать первый шаг… После многих раздумий и сравнений меня оставалось, как самое подходящее для меня место – землячество. Как и прежде та же бедная комната, деревянная кровать, полузасохшее дерево желтой акации и потемневшая глициния. То, что когда-то заставляло меня радоваться, любить и жить – умерло. Осталась пустота. Пустота, которую я получил в обмен на правду. Новых жизненных путей много. Я должен вступить на них, потому что я еще живу. Но я все еще не знаю, как сделать первый шаг… По временам мне кажется, что я вижу этот новый путь. Он как серая, длинная змея, извиваясь, сам приближается ко мне. Я жду, терпеливо жду и смотрю на его приближение, но путь вдруг исчезает во мраке. Ночи в начале весны очень длинные. Я долго сидел в одиночестве и вспомнил похороны, которые я случайно видел на улице. Впереди несут человеческие фигуры и лошадь из бумаги. Позади слышен глухой плач, похожий на пение. Сейчас я понял мудрость людей – какое это легкое и простое дело! Перед моими глазами прошли похороны Цзы Цзюнь, на которых я не был. Одиноко она несет бремя пустоты по серой, длинной дороге и вдруг исчезает в окружающих ее холодных взорах осуждения. Я хочу, чтобы так называемые, душа и ад, действительно существовали. В суровом возмездии я разыщу Цзы Цзюнь и выскажу ей все мое раскаяние и всю мою скорбь… Я буду молить ее о прощении. Или пусть пламя ада охватит меня и испепелит мои раскаяния и скорбь… В вихре возмездия и пламени, я сожму в своих объятиях Цзы Цзюнь и вымолю ее прощение. Я дам ей радость… Но все это только увеличивает пустоту на моем новом жизненном пути. У меня остались только ночи ранней весны, а они такие длинные. Я живу. Я должен сделать первый шаг на новом жизненном пути. Первый шаг, это – написать о моем раскаянии и скорби, о Цзы Цзюнь не о себе… Для похорон Цзы Цзюнь у меня остается только плач, похожий на пение. Забытые похороны… Я хочу забыть все… Ради себя я не хочу больше думать о похоронах Цзы Цзюнь, я не хочу больше думать о забвении. Я хочу сделать первый шаг и вступить на путь новой жизни. Я хочу искренне и глубоко погрузиться в скорбь моего сердца и молча идти вперед, влекомый скорбью и раскаянием.

Одинокий

1

Как я теперь вспоминаю, мое первое знакомство с Вэй Лянь-тао было не совсем обыкновенным, оно произошло в начале и в конце похорон. Я жил тогда в городе «S»[51]. Люди часто говорили о нем. Все утверждали, что он отличается некоторыми странностями. Он изучал зоологию, а впоследствии стал преподавателем истории в средней школе. С людьми он был бесцеремонен и любил вмешиваться в чужие дела. Он часто говорил, что семью нужно разрушить. Бывало, как только получит жалование, сразу же, не медля ни одного дня, посылал деньги своей бабушке. Кроме всего этого, были еще различные мелкие поводы для сплетен о нем. Итак, он был в городе «S» человеком, который давал пищу для разговоров.

Однажды осенью я жил в Хэньшишане[52], в доме своих родственников. Их фамилия была Вэй, они также были родственники Лянь-тао. Семья Вэй тоже не понимала его и считала его чем-то вроде иностранца.

– На нас он совсем не похож – говорили они.

Во всем этом не было ничего удивительного. Просвещение в Китае хотя и развилось за последние несколько лет, но в Хэньшишане не было даже начальной школы. Во всей деревне только и был один Лянь-тао, получивший образование вне ее пределов. В глазах деревенских жителей, он, конечно, был человеком странным. Кроме того, ему еще и завидовали, говоря, что он много зарабатывает. В начале весны в деревушке появилась эпидемия дизентерии. Я перепугался и собирался уехать в город. Как раз в это время прошел слух, что заболела бабушка Лянь-тао. Она была очень стара и поэтому заболела серьезно. В Хэньшишане не было ни одного доктора. Из ближайших родственников у Лянь-тао только и была бабушка. Она держала прислугу и жила очень просто. Сам Лянь-тао потерял своих родителей еще в детстве и воспитывался у бабушки. По слухам, жилось ей раньше очень трудно, а теперь она жила в покое, в тиши. В семье у нее никого не было. И это тоже все считали очень странным.

От Хэньшишаня до города было сто ли, а по реке – только семьдесят. Мы отправили нарочного, чтобы вызвать Лянь-тао к его больной бабушке. На дорогу в оба конца требовалось, самое малое, четыре дня. Жители Хэньшишаня были самые простые и такой случай заставлял всех интересоваться новостями. На следующий день прошел слух, что болезнь старухи осложнилась и что она едва ли выживет. На четвертый день она умерла. Ee последние слова были:

– «Почему не дали мне посмотреть на Лянь-тао?»

Старшие в роде, близкие родственники, вся ее родня, просто досужие люди сразу же собрались в доме. Они обсуждали приезд Лянь-тао. Нужно приступать к похоронным обрядам. Гроб и погребальное платье были приготовлены заранее и это не вызывало затруднений. Самой главной их заботой было как им поступить с этим «большим внуком». Они подозревали, что он, наверное, захочет все похоронные обряды повернуть по-новому. На этом собрании они порешили приготовить условия, которым он должен обязательно подчиниться. Первое – одеться во все белое[53], второе – пригласить подходящего даосского монаха для совершения всех похоронных обрядов. Короче говоря, чтобы все было по старинке. Посовещавшись еще немного, они решили собраться снова в день приезда Лянь-тао, чтобы «установив позиции, при взаимной поддержке», вести с ним решительный разговор. Деревенские жители глотали слюнки в ожидании новостей. Они знали, что Лянь-тао, с «заморским образованием», принадлежит к новой партии и что он никогда не считался со старыми обычаями, поэтому должны начаться самые невероятные недоразумения, или же он может выкинуть что-нибудь сверх всякого ожидания. По слухам, Лянь-тао приехал домой после полудня. Как только он вошел в дверь, он совершил поклон духу своей бабушки. Старшие родственники сразу же стали действовать по заранее выработанному плану, они пригласили его в зал, сначала долго говорили о разных посторонних вещах, а потом перешли к самому главному. Говорили они очень дружно, а он ни на что не возражал. Наконец все высказались и тишина наполнила комнату. Все напряженно смотрели ему в рот. Выражение его лица нисколько не изменилось и он очень просто ответил:

– «Делайте все, что хотите».

Это было сверх ожиданий. Тяжесть спала с их плеч, но сразу же им стало казаться, что стало еще тяжелее. От этой неожиданности все насторожились. Деревенские жители, интересовавшиеся новостями, были разочарованы и из уст в уста передавали:

– Странно, он сказал делайте все, что хотите. Посмотрим, что из этого выйдет. Если все можно, это значит можно поступать по старинке.

И хотя ничего особенного еще не произошло, но всех тянуло рассмотреть, что происходит в доме. С наступлением сумерек перед домом собралось много народу. Я тоже был в толпе, а перед этим я послал курительные свечи. Когда я вошел в дом, Лянь-тао как раз одевал покойницу. Он был небольшого роста, худощавый, с длинным квадратным лицом. Казалось, что большую часть лица занимали всклоченные, ниспадавшие вниз волосы и очень черные брови. Из под бровей были видны поблескивавшие в темноте глаза. Он одевал покойницу по всем правилам, как это подобало, словно он был специалистом по похоронам. Набившиеся в дом зрители невольно испускали возгласы удивления, но даже и в этом случае, родственники бабушки старались находить упущения. Он молчал, если ошибался сразу поправлялся, а выражение его лица оставалось без изменения.

Седая старуха, стоявшая около меня, все время восхищалась, а женщины то хорошо знают, когда нужно отбивать поклоны, когда полагается плакать. Покойницу положили в гроб, опять кланялись и плакали. Итак, до тех пор, пока не заколотили крышку гроба. Все молча переглядывались. В комнате установилось молчание. Наконец все оживились, но выглядели грустно и немного удивленно. Лянь-тао за все время не проронил ни одной слезинки. Он сидел на циновке и только глаза его поблескивали в темноте. Похороны закончились в атмосфере подозрительности и неудовлетворенности. Все стали торопиться, собираясь расходиться по домам. Лянь-тао продолжал сидеть на циновке в глубоком раздумье. Вдруг он заплакал. Его всхлипывания сразу перешли в рыдания, похожие на вой раненого в пустыне волка. В рыданиях слышались скорбь и раскаяние. Для всех собравшихся – это было совершенно неожиданным. Все растерялись. Наконец несколько человек нерешительно подошли успокаивать его. К ним присоединились остальные и наконец все сгрудились около Лянь-тао. Он продолжал сидеть неподвижно, как железная пагода и рыдал. Так продолжалось полчаса. Он вдруг перестал рыдать, не обращая внимания на гостей, ни с кем не прощаясь, пошел прямо к себе домой. Некоторые пошли вслед за ним и подглядели, а потом рассказывали, что он вошел в комнату бабушки, улегся на кровать и кажется сразу крепко заснул.