ВОЙНА МЕЧА И СКОВОРОДКИ

22
18
20
22
24
26
28
30

В остальном же он остался верен себе — спали они раздельно, и он пресекал любое поползновение Эмер, когда она, словно бы невзначай, прижималась к нему грудью или клала руку на бедро, желая соблазнить к супружеским отношениям. Эмер обижалась, ругалась и проклинала, но ссоры быстро затухали, когда требовалась работа в кузнице.

Середина лета, которую Эмер всегда любила всем сердцем, прошла мимо них. Некогда было купаться, бродить по лесам в поисках заветных семи цветов для исполнения желаний, не было даже времени, чтобы поплясать с вилланами у священных камней — все занимала работа, а на праздниках они открывали торговую лавку, предлагая товары из металла.

Но Эмер не чувствовала себя обделенной. То, о чем она мечтала — свершилось. Годрик превратился в обыкновенного человека, умеющего и радоваться, и добродушно шутить. Как будто вместе с богатыми одеждами сбросил спесь и внешнюю холодность. И к Эмер он относился предупредительно и нежно, как никогда не относился раньше, и противился, чтобы она тратила на его семью деньги, что привезла, говоря, что они понадобятся ей для отъезда. Разумеется, жена его не слушала. Да и Бодеруна в этом случае очень яростно встала на ее сторону, утверждая, что грех не воспользоваться чистосердечной помощью. Она же свела на рынок коня Эмер, и она же позаботилась, чтобы невестка выдавала монету ежедневно, чтобы покупать свежий хлеб, к которому привык Годрик, и рыбу. Но пришло время, когда денежные запасы иссякли.

— У меня осталось несколько золотых, — сказала однажды Эмер, раздувая меха, — но их лучше приберечь на черный день, пока не встанем на ноги твердо. Заказов у тебя сейчас не очень много. С голоду не умрем, но мало ли, что случается.

— Я и забыл, какая хозяйственная и экономная у меня жена, — засмеялся Годрик. — Перво-наперво купим тебе приличное платье, а то в этом ты похожа на девчонку на выданье, а не на степенную замужнюю даму.

Платье, которое ссудила невестке Бодеруна, и в самом деле было слишком коротко, открывая ноги почти до середины лодыжек, и в новом наряде Эмер выставляла напоказ всем желающим свои красно-черные чулки, что было пристойно только для очень молоденьких девушек.

— Да уж, дама! — фыркнула она, ни на секунду не замедляя работу. — Сейчас я нечто среднее между вилланом и пугалом.

Годрик бросил молот и подошел к ней, взяв за руку и заставив отпустить меха. Эмер смотрела во все глаза, ожидая продолжения.

— Ты — самая красивая женщина на свете, — сказал Годрик, целуя ее перемазанное сажей лицо. Он был не чище, но Эмер почувствовала себя безумно, глупо счастливой.

— Эй, кузнец! — раздалось снаружи. — Моему коню нужны две подковы, да поживей!

— Вот и платье приехало! — Годрик ласково потрепал Эмер по щеке и поспешил наружу, а она снова занялась мехами, улыбаясь от уха до уха.

Она была так поглощена своей радостью, что не сразу услышала, что снаружи происходит что-то, что ей вовсе не понравилось, и что было непривычным уху.

Хохот в три глотки — вот чего не могло быть возле кузницы. И голоса, выкрикивавшие «виллан» и «медвежий башмак» были очень знакомы. Эмер повисла на ремнях мехов, слушая и не веря ушам, а потом выскочила из кузни, как горошина из лопнувшего стручка.

Перед ней на трех великолепных жеребцах красовались разнаряженные в пух и прах давние знакомцы — сэр Ламорак и сэр Шаттле. Был с ними и третий — такой же молодой, дерзкий и нарядный. А перед ними стоял Годрик, над которым они потешались в свое удовольствие, кто кого превзойдет в остроумных оскорблениях.

— Почему ты примолк, кузнец? — спросил сэр Ламорак, наклоняясь в седле, чтобы взглянуть Годрику в лицо. — Или не слышал? Две монет за две подковы, если успеешь раньше, чем я прочитаю балладу о медвежьем башмаке!

— Что стоишь? — подначивал сэр Шаттле. — Две монеты — это целое состояние для такого босяка, как ты. Поспеши, пока мы добрые.

И они опять залились жеребячьим хохотом.

— Что здесь происходит? — спросила Эмер гневно, выходя вперед.

Она даже не подумала, что лицо ее раскраснелось и перемазано сажей, а нарядом она напоминает нищенку с большой дороги. Ее появление поразило доблестных рыцарей — они замолчали и лишь таращили глаза, не зная, что ответить и как себя повести.

Заговорил Годрик.