— Ты зря вышла, — сказал он. — Благородные господа желают подковать коней, тебе не надо вмешиваться. Иди.
Но Эмер уже невозможно было остановить.
— Благородные господа?! — воскликнула она, и голос ее зазвенел. — Где они — эти благородные господа? — и она заоглядывалась, отыскивая тех, про кого говорил Годрик, нарочито не замечая юных рыцарей. — Не вижу никаких благородных господ. Или ты об этих молокососах, что явились поглумиться над чужим несчастьем? — она словно только сейчас увидела сэра Ламорака и сэра Шаттле с сотоварищем.
— Эмер, — сказал Годрик, пытаясь ее угомонить, и беря за локоть, чтобы отправить в кузницу.
— Подожди, сначала я все им выскажу, — она вырвалась и уперла руки в бока, почище Бодеруны. — Может, вы и надо мной посмеетесь? Над графиней Поэль, которая презрела прежнюю беззаботную жизнь, чтобы остаться верной клятве? Так смейтесь! Смейтесь! Надорвите животы, сопляки, которые отреклись от уз дружбы так же быстро, как жабы сбрасывают кожу! Похохочите над верностью, поиздевайтесь над честью, потому что вам не известно, что это такое.
Она перевела дыханье, тяжело дыша.
Рыцари молчали. Похоже, им стало стыдно, потому что сэр Ламорак начал усиленно поправлять стремя, а сэр Шаттле опустил голову, разглядывая седельную луку. Третий благородный господин поспешил отвести коня в сторону.
— Хотите поменять подковы вашим коням — спешьтесь и подождите молча, — сказала Эмер совсем другим тоном. — А если с подковами все хорошо — уезжайте, по милости яркого пламени. Благородные, — последнее слово она произнесла с презрением. — Потому что оскорбителей графиня Поэль, жена кузнеца из Заячьих Хвостов, отлупит так, что мало не покажется.
Они развернули коней и погнали их вскачь, как будто за ними погоней мчался отряд демонов из преисподней.
Годрик и Эмер смотрели вслед бывшим друзьям. Годрик обнял Эмер за талию, она положила голову ему на плечо.
— Несколькими словами ты обратила в бегство храбрых рыцарей, — сказал Годрик. — Защитила и дом, и мужа. Может, в тебе возродился дух леди Бельфлёер? Мне бы этого не хотелось. Не очень приятно быть женатым на духе собственной прабабке. Есть в этом что-то греховное, не находишь?
— Нахожу, что ты болтун, — сказала Эмер. — Иди и работай. Твоей жене необходимо новое платье, сам сказал. И ответь мне: откуда они узнали, что ты здесь? Не Сибба же проболтался?
— Сплетни при дворе расходятся очень быстро. Думаю, это не последняя встреча с прошлым. Как бы не приехали и другие гости.
Он оказался прав, и спустя дней пять или шесть, когда Эмер выметала сор из кузни, она остановилась на пороге, как вкопанная, внезапно увидев, кто ждет на великолепном вороном коне во дворе.
Тилвин. Тилвин в красивом парчовом плаще, расшитом золотом, в кожаных сапогах с отворотами. На голове у него была шляпа с вороньими перьями, а меч был в новеньких ножнах с тиснением и золотыми колечками.
— Похоже, это к тебе, — сказал Годрик. Он стоял на пороге кузни, перекатываясь с пятки на носок, и глядел на Тилвина очень уж задумчиво.
— Здравствуй, Эмер! — сказал Тилвин, не обращая внимания на Годрика. — Можно мне поговорить с тобой?
Эмер нервно оглянулась на мужа, но его лицо не выражало ни гнева, ни недовольства — вообще ничего.
— После того, что случилось, я не желаю разговаривать с тобой, — сказала она.
— Ты рассержена на меня, понимаю, — заговорил Тилвин своим обычным мягким и сдержанным тоном. — Но и ты пойми. Я полюбил, я подумал, что небезразличен тебе, потерял голову. За это можно наказать, но не надо ненавидеть. Разве ты не можешь простить одну мою ошибку? В память о дружбе, что была меж нами?