Они поговорили, но я не поняла о чем, хотя услышала, как Роман попрощался и вышел. Леджер снова исчез в баре.
Я осталась одна, и мне так было комфортней. Рядом с Леджером я нервничала гораздо сильнее.
Я закончила свои дела и вытерла все вокруг в последний раз. Была половина первого ночи, а я не знала, сколько еще ждать, пока Леджер освободится. Мне не хотелось приставать к нему, но я слишком устала, чтобы идти домой пешком, так что ждала, чтоб он подвез меня.
Я собрала свои вещи и села за стойку. Вытащила свой блокнот и ручку. Я не знала, что буду делать со всеми этими письмами Скотти, но они помогали мне расслабиться.
Дорогой Скотти.
Леджер просто придурок. Мы это выяснили. Ну, в смысле, это он сделал бар в книжном магазине. Ну какой урод так делает?
Но… я начинаю думать, что в нем есть и светлая сторона. Может, вы с ним потому и были лучшими друзьями.
– Что ты пишешь?
При звуке его голоса я захлопнула блокнот. Леджер, глядя на меня, снимал фартук. Я сунула блокнот в свою сумку и пробормотала:
– Ничего.
Он наклонил голову, и в его глазах мелькнуло любопытство.
– Ты любишь писать?
Я кивнула.
– Ты считаешь себя натурой художественного или научного склада?
Странный вопрос. Я пожала плечами.
– Не знаю. Наверно, художественного. А что?
Леджер взял чистый стакан и прошел к раковине. Налил воды и сделал глоток.
– У Диэм дикое воображение. Я всегда думал, не от тебя ли она его получила.
Мое сердце исполнилось гордости. Мне так нравилось, когда он открывал мне даже самые маленькие подробности о ней. И мне нравилось, что кто-то ценил ее воображение. Когда я была маленькой, у меня было живое воображение, но мать подавила его. И до тех пор, пока Иви не стала поощрять меня снова открыть в себе эти качества, я не встречала никакой поддержки.
Скотти бы тоже поддержал меня, но, думаю, он даже не знал про мою художественную натуру. Мы встретились в то время, когда эта часть меня еще лежала в глубокой спячке.