Перед генералом в полный рост встало два традиционных русских вопроса – даже несмотря на то, что он не знал, что они традиционные и русские – «кто виноват?» и «что делать?». При этом, если на вопрос «кто виноват?» было как минимум два ответа – в зависимости от того, кого командование посчитает необходимым выставить козлом отпущения, то что делать оставалось совершенно непонятно.
Кроме движения по автодороге и ожидания починки моста, был еще вариант двинуться в пешем порядке по железнодорожному полотну. Это давало выигрыш в почти 100 километров расстояния, вот только обоз и артиллерию в таком случае пришлось бы бросить. Дилемма.
Что делает военный, когда не знает, как поступить? Правильно! Обращается к вышестоящему командованию. Генерал отправился в местную комендатуру, где и затребовал связь с командованием.
Как оказалось, в центре потеряли их дивизию. Как это возможно генерал Алтай не очень понял, но видимо бардак в верхах уже достиг совершенно впечатляющих размахов. Более того советы по последним данным перебросили штурмовую и бомбардировочную авиацию на плацдарм в район Трабзона и уже оттуда продолжили кошмарить тылы турецких войск. И не только тылы. Налетам подверглись крупные города Турецкой республики, включая Анкару и Стамбул. При этом Стамбул бомбили не фугасными бомбами, а агитационными. На древний город вывалили сотни тысяч листовок, в которых мирному населению предлагалось покинуть город во избежание ненужных жертв. При этом не понятно было, собираются ли красные высаживать десант – морской или воздушный – или планируют дойти до Стамбула пешком. Только намекалось, что война придет в город со дня на день.
Наверное, сбрасывай русские настоящие бомбы, начиненные взрывчаткой, такого значительного эффекта это бы не возымело. Из старой столицы на азиатский берег потянулся тонкий ручеек беженцев, не рискующих проверять на сколько, враг точен в своих обещаниях. И это дополнительно ударило по пропускной способности дорог, мешая перебрасывать силы с одного края страны на другой.
Такие новости больно резанули, но не удивили, генерал, где-то так себе обстановку и представлял.
Что же касается 20-й дивизии, то соединению было приказано двигаться пешим порядком до города Илич, обойти таким образом поврежденный мост и уже оттуда по железной дороге двигаться на восток.
От Дивирги до Илича по горной дороге – 80 километров. Полдня потребовалось, чтобы выгрузиться, привести полки в порядок и выдвинуться. Шли максимально быстро и дошли до нового промежуточного пункта назначения вечером третьего дня. Календарь меж тем показал 19 число. Седьмой день войны. Еще до начала непосредственных боестолкновений дивизия уже потеряла 217 человек травмированными, заболевшими и отставшими. А может – дезертировавшими.
В городе Илич дивизию самым неожиданным образом ждал транспорт – в кой это веки штаб отработал как надо и новой проволочки не случилось. Генерал планировал по началу грузится и выезжать утром, чтобы в темноте не ломать себе ноги, но служащие железной дороги его переубедили. Ночью гораздо проще прорваться.
– В каком смысле прорваться? – удивился Елсин Алтай.
– Днем мы ехать не будем, – уверенно заявил главный в поездной бригаде. – Русские уже близко, их самолеты днем регулярно летают вдоль путей и охотятся на локомотивы. Да и вагоны обстреливают. А ночью можем проскочить до Эрзинджана. Там хоть какое-то зенитное прикрытие. Поэтому грузитесь как можно быстрее, господин генерал. И да хранит нас всех Аллах.
Аллах не сохранил: проскочить не получилось. Да и, по правде говоря, шансов было мало. Ветка Илич-Эрзинждан петляя вдоль Ефрата, текущего по дну длинного ущелья, на своем пути с десяток раз этот самый Ефрат пересекала, и вероятность того, что все эти небольшие мосты окажутся целыми, была не слишком велика. Разрушенным оказался небольшой мост недалеко от селения Сурек в полутора десятках километрах от Эрзинджана.
Выгружаться на насыпь посреди поля – то еще приключение. Если пехоте особой разницы нет, то выгружать артиллерию и особенно лошадей задача не из простых. Впрочем, и ее решили: нашли местных, реквизировали доски, сделали пандусы. При этом, однако, повредили одно орудие – не критично, но в поле не починить, поэтому пришлось бросить – и несколько лошадей из мобилизованных перед войной чего-то испугались, бросились вперед и закономерно поломали ноги, скатившись с насыпи.
Выгрузка заняла весь день. Уставшие люди, уже две недели, находящиеся в пути, ползали под палящим августовским солнцем как разморенные мухи и только близость к промежуточному пункту назначения, коим являлся крупный (относительно) город Эринджан, и где можно было поесть горячей пищи, помыться, почиститься и отдохнуть, хоть как-то стимулировала солдат шевелить руками и ногами.
Генерал стоял в отдалении, благо самому командовать выгрузкой необходимости не было, смотрел на все это и ужасался. Заканчивался восьмой день войны, а он с подчиненной дивизией даже до фронта не может добраться. Две недели он воюет с дорогами и не понятно выигрывает или проигрывает. В любом случае весь этот бардак действует на людей деморализующее.
Из задумчивости генерала вывели крики людей. Стоящие вокруг офицеры что-то пытались рассмотреть в небе, Алтай тоже обратил свой взор ввысь. Там на фоне голубого безоблачного неба виднелась две черных точки самолетов. Сомнений в том, чьи это могут быть самолеты у окружающих не было, поэтому генералу только и оставалось как отдать приказ:
– Приготовиться к отражению воздушной атаки.
Вряд ли разведчики летают парами.
Вот только какими зенитными средствами обладала турецкая пехотная дивизия в 1941 году? Прямо скажем – небогатыми. Кроме пулеметов Максим – или его немецкого аналога MG08 – на зенитном станке, зенитный дивизион артиллерийского полка был укомплектован десятью 40мм орудиями Bofors L60. Вот только выгружено из них было только четыре, да и находились они в хвосте состава, то есть почти в километре от штаба.
– Надо было Бофорсы первыми выгружать, – озвучил начштаба мысль, пришедшую в голову каждому из присутствующих офицеров.