Кроатоан

— Что с тобой? Ты какая-то задумчивая. Из-за семьи? Ты им звонила?

— Да, поговорила с братом. А родители не отвечают, но дело не в этом. У меня… такое ощущение, как будто я что-то забыла. Что-то очень важное, Нико. Связанное со всем этим. И никак не могу вспомнить.

— Ну, значит, и не вспомнишь. Не пытайся ничего делать — само придет.

Кармела благодарна за совет. И смотрит на Нико с улыбкой.

— А ты мне правду сказал? Прежде чем стать полицейским, ты был преступником?

Нико тоже улыбается. Он скинул косуху, крепкие руки лежат на руле.

— Я преувеличил. Но мне всегда приходилось искать себе заработок. И да, наверное, я стал преступником в тот момент, когда отец узнал о моих… предпочтениях, — полушутя добавляет художник. — Он-то мечтал, чтобы я стал крутым полицейским, женился и подарил ему крутых внуков. Но что-то в его конвейере поломалось.

Взгляд Кармелы туманится.

— Ничего не поломалось. Ты такой, как есть.

— Да, я это… я, — произносит Нико так, как будто это короткое слово для него — неразрешимая головоломка. — Сказать это просто, но… откуда ты это знаешь? Вот ты, как и Мандель, изучаешь животных. Я ему говорил: «Карлос, по крайней мере, животные всё понимают ясно. И делают что делают. То, что делали всегда». Или так было раньше, — поправляется он.

— Я понимаю.

— Ну а мы? Мы можем выбирать? Вот Фатима говорила о своей зависимости от наркотиков. Все заложено в нашей природе? Но если это так, тогда почему в нашей природе не заложено принимать себя, довольствоваться тем, что мы есть, не страдая и не заставляя страдать других? Я всегда задавался этим вопросом. В школе мне нравились девочки. Некоторые парни тоже казались мне красивыми, но больше мне нравились девочки. Клянусь тебе, Кармела, первым, кто удивился, был я сам. И я даже не был до конца уверен, пока мой отец не нашел дома журналы с мужчинами и не налепил на меня этот ярлык. Даже тогда я не был уверен… Меня тянуло к некоторым мужчинам, но сексуального опыта у меня не было. И знаешь, кто подарил мне определенность? Карлос Мандель. Это случилось на одной из моих мадридских выставок. Я тогда уже ушел из полиции и поселился отдельно от родителей. Работал где придется. Хотел быть художником. Моими работами заинтересовались несколько галерей, я стал более-менее известным. Однажды на коктейле после открытия выставки я увидел рядом с собой мужчину: немолодого, небрежно одетого. Он сказал: «Ты пишешь животных как-то наивно и робко. Но подспудно в тебе бурлит дикая жизнь, тут ничего не поделаешь, хотя тебе и страшно». Это был Мандель. Мне понравились его слова, публика постепенно расходилась, а мы продолжали выпивать. И тогда Мандель неожиданно… положил мне руку на плечо. Мы стояли перед одной из моих картин, и я почувствовал его руку на своем плече. Кармела, хватило одного движения. Такого простого движения.

Дальше они едут молча. Серхи что-то бормочет, а потом разражается новой руладой храпа. Фары как будто сами собой рисуют разделительную линию на дороге. На горизонте над плотной стеной леса небо пестрит вспышками — точно каплями разноцветных чернил.

— После того вечера мы стали любовниками, — подводит итог Нико. — И я до сих пор не знаю почему. Клянусь тебе. До сих пор не знаю почему.

— Я тебя понимаю, — тихо говорит Кармела. — Со мной случилось то же самое, только с противоположным результатом.

— Это как?

— Все меня спрашивали, что у нас было с Манделем…

— Если ты имеешь в виду меня, то извини…

— Нет, я не имела в виду тебя. Вообще-то, логично, что ты так подумал. Но на самом деле между нами ничего не было, и я тоже не знаю почему. Когда я пришла к нему домой в третий или четвертый раз, у меня уже не оставалось сомнений насчет его… отношения ко мне. Я знала, что нравлюсь Манделю. А еще ему нравилось, что я такая сдержанная, такая молчаливая. Думаю, он воспринимал это как вызов. Он говорил, что во мне бурлит… — девушка улыбается, — «дикая жизнь», да. Свобода делать то, чего мы желаем на самом деле. Он говорил мне: «Предоставь ей свободу, Кармела, освободи свою дикую жизнь… Ты ведь полна ею до краев…» И у нас тоже было одно движение. В тот день мы сидели напротив друг друга, между нами лежали книги, и он положил мне руку… — Кармела кладет свою руку. — Вот так, на локоть. Его глаза горели. И тогда я сказала ему «нет».

— Ты его не хотела?