Кроатоан

— Хотела, и сильно, признаюсь тебе, как на исповеди. — Действительно, слово «исповедь» тут вполне подходит. Кармела чувствует, что щеки ее пылают. Ее поражает невероятное спокойствие и даже желание, с которым она «исповедуется» перед Нико Рейносой, хотя с момента их знакомства прошло меньше суток. — Я очень сильно его хотела. Но я подумала о своем парне, о Борхе. Подумала, что Борхе измена не понравилась бы. Хотя, с другой стороны, мне было все равно, что он почувствует. Странная ситуация. Примерно как у тебя: одно движение спровоцировало мою реакцию. Но в твоем случае это было «да», а в моем — «нет».

— И ни один из нас не знает почему, — весело добавляет Нико, но тут же возвращается к серьезному тону: — Движения, типы поведения. Они всё решают за нас.

Кармела понимает, что хочет сказать бывший полицейский. По телу ее пробегают мурашки.

— Да. Мы часто не знаем, почему делаем то, что делаем. — Старик из машины и ужасные существа из подвала вспыхивают у нее перед глазами.

— Этот твой Борха… — осторожно подступается Нико. — Это тот самый тип… с которым у тебя были проблемы?

— Нет, это совсем другая история, — обрывает Кармела.

Ее доверие к Нико имеет свои пределы.

14. «Я тебя лю»

Когда ее мобильник снова вибрирует, Кармела не сразу берет его в руку. «Только помяни черта…»

Наконец Кармела со вздохом смотрит на экран, но, увидев, кто звонит, сразу же успокаивается. И отвечает не раздумывая:

— Энрике! Как ты?

Голос Энрике Рекены звучит как будто издалека, усталый, но радостный.

— Ох, да все в порядке, хотя эта чертова пробка на шоссе Ла-Корунья не сильно веселит. Всем не терпится выехать. Я даже придремал за рулем, представляешь? Проснулся от гудков тех, кто едет сзади: наш ряд немного продвинулся, а я так и стоял. — Энрике смеется. «Он сильно нервничает», — понимает девушка. — Кармела, душа моя, как же я рад, что могу с тобой поговорить… Не то чтобы я и раньше с тобой скучал, хе-хе. Мы с Ферреро Роше несколько часов просидели за компьютером в Центре, следили за новостями. Солнышко, то, что сейчас творится, — это «сумасбродство», как выражалась моя бабушка… Штука в том, что новостей приходит все меньше, но они становятся все абсурднее… В Габоне тысячи мандрилов воют за компанию с тысячами людей… В Шри-Ланке на площади в десять километров с деревьев лил кровавый дождь из-за самой яростной в истории битвы мартышек. Реку Днепр запрудой перегородили сомы, ты только подумай! Есть фотографии… Эти лучеперые высовывают усики из воды! А вместе с ними, Кармела, в воде барахтаются мужчины, женщины и дети! — Голос у Энрике дрожит. — Сотни голых тел на поверхности! Что же такое происходит?

— Я не знаю, Энрике.

— Это что, «Кроатоан» нашего общего друга? — ехидно вопрошает Рекена.

— Да, это «Кроатоан».

— Вот как… Я бы отдал годовое жалованье, чтобы узнать, как Мандель сумел это предвидеть — что бы это ни было. — (Кармела слышит хор клаксонов на заднем плане. Они как будто смеются над словами Энрике.) — Радость моя, а где ты сейчас? — (Кармела отвечает.) — Понятно. Я, к сожалению, немного опоздаю, но тоже еду в ту сторону. Скажи… — Девушка чувствует его волнение. — Скажи, а Борха с тобой?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

Короткая пауза.

— Ой, я, кажется, дал маху, — признаётся расстроенный Энрике. — Этот пройдоха позвонил мне где-то с час назад и все разыграл так, как будто ты ему сказала, что мы собираемся все вместе. И я спросил: «В обсерватории?» — потому что ты мне о ней говорила. «Ну конечно», — ответил мне этот ублюдок. По-моему, он вытянул из меня нужную информацию, ну ты ведь знаешь, как он умеет.