Анастасия медленно опускается на табуретку с круглыми глазами. В кухню врывается Надя, а за ней следует Ярик. Один из моих ребят из службы безопасности. Рожа у него, конечно, может любую бабульку загнать в могилу. Квадратная, в рытвинах, нос — картошкой, а сам здоровый, как медведь. Уродливый медведь, которого знатно потаскала жизнь.
— Господи, — сипит Анастасия.
Надежда же замирает, увидев меня.
Задушить бы ее суку такую. Голыми руками.
— Наденька, — шепчет Анастасия, — ты знаешь этого человека?
— Да, ответь маме, — закидываю ногу на ногу, — знаешь ли ты меня. а то она вся потерялась в догадках. А то она пока думает, что я коллектор.
— Глеб Иванович…
— Мы опять перешли на имя-отчество?
— Что ему от нас надо?
— Мне? — вскидываю бровь. — Честно, ничего не надо. Взять-то с вас нечего.
Ярик беспардонно проходит на кухню, лезет в шкафчики и достает стакан. наливает воды из-под крана и крупными глотками опустошает его.
— Высох, — отставляет стакан и вытирает мясистые губы рукавом. — Тебе налить, Глеб?
Качаю головой и вновь смотрю на Надю, которая бледнеет. А хорошо она играет. В универе была бойкой, пробивной, а сейчас вот-вот упадет без чувств.
— Ладно, раз надежда у нас язык проглотила, то, пожалуй, мне надо объяснить, что тут происходит, — устало вздыхаю я. — Я вел пары у вашей дочери в университете, потом взял к себе в фирму на подработку с целью дать вашей дочери возможность реализоваться в карьере. Подработка на несколько часов, чтобы она не мешала основной учебе. Вместе с ней еще выбрал парочку студентов, но речь не о них.
В висках пульсирует гнев. Я с большим усилием воли говорю тихо и спокойно. Я лечу в бездну из-за подножки одной хитрой дряни.
— Речь по большей части обо мне, — закидываю ногу на ногу, прямо глядя на Анастасию. — Мне сорок пять лет, я глубоко женат и у меня трое детей. Два мальчика девочка. Жена — умница-красавица… Но есть один момент, который все омрачил. Между мной и вашей дочерью случился коитус. Некрасивый, пьяный и в уборной.
По лицу Анастасии пробегает тень, и она кидает быстрый взгляд на молчаливую Надежду. И в этом взгляде нет испуга за дочь или беспокойства.
А есть — возмущение и что-то еще. Что-то то брезгливое, липкое и холодное.
— Так она от тебя… — выдыхает Анастасия.
— От меня.