А затем следует тишина, потом я слышу шаги, и Виктор спускается по лестнице. Щелкает замок входной двери, едва слышно поскрипывают петли и вновь щелкает замок.
Я не пойду.
Нет. Не пойду за ним. Пусть уходит. Пусть выбрасывается в окно. Он — не моя забота. Не моя.
Я постою на его похоронах в красивом черном платье, спрятав бледное лицо под тонкой вуалью.
— Да черт тебя дери, — цежу я сквозь зубы.
Встаю и торопливо выхожу из гостиной. На лестнице застыли три испуганные тени.
— Спать пошли!
Девочки молча исчезают. Я надеваю шапку на голову, затягиваю пояс на халате и выхожу на крыльцо, на котором сидит Виктор. Локти на коленях, ладони — в замке.
— Я сейчас уйду, — тихо говорит он. — Иди в дом, на улице холодно.
Глава 27. Проваливай
— Нет, — сажусь я рядом. — У меня обалдеть какой теплый халат. В таком можно собак выгуливать в холодные вечера, либо с бывшими мужьями на крыльце сидеть.
Виктор усмехается, а я поправляю шапку на голове:
— А еще мне же потом придется искать черное платье и загадочную вуаль на твои похороны.
Возвращаю ему его слова о моих похоронах, о которых он посмел мне сказать в тот день своей исповеди.
Виктор опять усмехается и говорит:
— И ты бы была хороша на моих похоронах.
И я не слышу в его голосе шутки, пусть на лице его сейчас кривая улыбка.
— Вить, что, мать твою, происходит? — шепчу я.
И спрашиваю я его сейчас не как бывшая обиженная жена, а как человек, который видит, что другой человек катится прямо в пропасть.
Он чуток притормозил в момент развода, а сейчас дальше катится. Да еще и ускорился.