Роковая Роксана

22
18
20
22
24
26
28
30

- Но не тебе лично, - заметила Стелла. – И насчёт влюблённости ты возражать не стала. Значит, сама это видишь. Теперь я понимаю, почему ты просила меня пойти с тобой в мастерскую.

- Совсем нет, - я постаралась соврать как можно правдоподобнее. – Но ты права, на позирование уже не хватает времени. Попрошу маму написать господину Эверетту записку, пусть всё объяснит. Она настаивала на этом позировании, пусть теперь его и отменяет.

- Это будет лучше всего, - согласилась сестра и остановилась возле лавки таксидермиста. – Может, купить Юлиане вот эту птичку? Очень хорошенькая, - и она указала на чучело канарейки.

- О, нет, прошу тебя, - взмолилась я, уводя её подальше. – Только не мёртвые птицы. Терпеть их не могу.

Моя нелюбовь к птичьим чучелам усилилась после вчерашнего дня, но рассказывать Стелле об убитом крапивнике мне не хотелось. Ей и так сейчас хватало печали, чтобы ещё пугать мёртвыми птицами.

В конце концов, мы купили кофейную пару – чашечку и блюдце из голубого фарфора, с тонко выписанными ирисами. Подарок упаковали в такую же крохотную корзинку, обложив папиросной бумагой, и мы отправились к Юлиане.

Подруги Стеллы были уже в полном сборе, и вовсю обсуждали прошедший маскарад. Они сидели в гостиной, в компании чая и пирожных, и щебетали, словно стайка канареек. Судя по тому, как дружно «канарейки» замолчали, когда я и Стелла появились, обсуждалась моя скоропалительная свадьба.

После приветствий, поцелуев и заверений, что подаренная кофейная чашечка выглядят очень-очень-очень чудесно, нам тоже предложили чай и сладости, и разговор вернулся в прежнее русло.

Девицы хвалились заполненными бальными книжками, обсуждали, кто кого приглашал на тот или иной танец, вспоминали каждый полувзгляд, каждый полужест понравившихся молодых людей, и с жаром трактовали – что бы это значило. Разумеется, по их мнению, это всегда означало только одно – молодой человек влюблён в них до беспамятства.

Я не участвовала в разговоре, посматривая поверх чашки на сестру. Стелла смеялась, шутила, восторгалась и ужасалась вместе со всеми, но мне во всём этом чудилась наигранность. Угощение было вкусным, но оно не радовало. Поставив чашку, я машинально тронула розы, стоявшие в фарфоровом кувшинчике посреди стола. Розы были такими же, какие подбросили нам на окно – розовые, едва распустившиеся. Было три цветка, и все они росли на одной ветке.

- Откуда цветы? – спросила я прежде, чем сообразила, зачем мне нужно об этом спрашивать.

- Проходила мимо церкви и сорвала, - ответила Юлиана с улыбкой. – Чудесные, правда?

- Очень, - подтвердила я. – Нам утром подарили такие же, - я ещё раз коснулась пальцем упругих лепестков. - Подбросили на подоконник.

Чашечка цветка была полураскрыта, и лепестки казались затейливым лабиринтом, идущим спиралью к центру.

- Наверное, ваш кавалер тоже сорвал цветы возле церкви, - заметила Юлиана.

- Скоро всю церковную изгородь обломают, - вздохнула я, вспоминая, что граф Бранчефорте тоже срывал оттуда цветок.

- Ничего, Божий мир от этого не обеднеет, - успокоила меня одна из девушек, и они весело рассмеялись.

Я тоже улыбнулась, показывая, что оценила шутку. Но веселья не было, да ещё и примешалась неясная тревога. Словно я увидела что-то важное, но упустила.

Мы проболтали почти до полудня и поспешили вернуться, чтобы успеть к обеду. Разговорить Стеллу так и не удалось, но я не теряла решимости и надежды.

За обедом мама во всех подробностях рассказала, как подавала объявление, и как вытянулось лицо у госпожи Симпсон, которая заглянула в издательство, якобы для того, чтобы разузнать, будет ли опубликован в следующем номере дамского журнала рецепт сливового пирога.