Ренье остановился и раскланялся, выворачивая карманы — они были пусты.
— Остановись! Остановись, Рен Рейв! — завопила Агнес. — Завтра ты готовишь для короля! Ты соревнуешься с королевским поваром! Подумай, что теряешь!
Он еще слышал ее крики, когда выходил из ресторации, и первым делом, оказавшись во дворе «Пищи богов», расстегнул верхние пуговицы на рубашке. После духоты ресторана хотелось вдохнуть свежий ночной воздух полной грудью.
В бушоне «У Лефера» было темно. Агнес думает, он пойдет к Клер. Но Ренье пошел вниз по улице — на окраину, а потом вышел из города. Его тянуло к озеру, к старым каштанам. Туда, где когда-то стоял дом, в котором прошло его детство.
Было темно, но Ренье помнил каждую кочку, каждый камешек на пути. Вот здесь он ловил сусликов, а вот здесь мать разбивала грядки для пряной зелени. Даже сейчас здесь пахло мятой, которая с тех пор разрослась пышным ковром.
Ренье бродил по берегу озера до рассвета. Здесь стояли лодки, а вот здесь — мостик, на котором мать стирала и мыла котелки. Когда умер отец, она подрабатывала швеей, но денег все время не хватало. Ему пришлось бросить школу и поступить младшим поваренком. Сначала работал в дешевой забегаловке на окраине, потом его переманили в один из центральных ресторанов, а потом он попал в дом мэра.
Его талант был очевиден — абсолютный вкус, божественный дар. Он мог определить все ингредиенты с совершенной точностью, воспроизвести любое блюдо. И тогда мать решилась — продала дом, отказалась от прежней жизни и увезла его в столицу, чтобы он мог учиться, чтобы у него было будущее. Настоящее будущее, а не копирование кулинарных рецептов для мэра и его гостей.
Они порвали с родней и друзьями, Ренье Равель перестал существовать, а вместо него появился Рен Рейв. Он думал, что навсегда отказался от прошлой жизни.
И от нее, в самом деле, ничего не осталось. Дом разобрали, мать умерла. Даже от прежнего имени он отрекся.
Только под каштанами — голубика.
В утреннем свете Ренье разглядел крупные темные ягоды. Когда они с Клер целовались здесь, у ее губ был вкус голубики.
Ренье сорвал несколько ягод и бросил их в рот. Вкус их властно напомнил ему детство, и он внезапно понял: воспоминания держат нас, как корни. И хотя мы тянемся к солнцу, совсем как дерево тянется ввысь цветами и листьями, питают нас именно корни — наши воспоминания, наше прошлое. Нельзя отказаться от них, как нельзя вырвать корни из земли и не засохнуть.
Клер прогнала его. Она и не могла поступить иначе. «Не запачкай свою дорогую рубашку», — так она сказала.
А он и в самом деле слишком много думал о рубашке, когда надо было думать о настоящем. Клер не вырывала своих корней, не отрекалась от прошлого, и поэтому всегда полна сил и свежа, как юное деревце. Рядом с ней он показал себя старым поваленным каштаном — окаменевшим, без единого листа, обыкновенным бревном, если говорить честно.
«Не запачкай рубашку», — снова услышал он презрительный голос Клер.
И у нее были все основания его презирать.
Ренье скинул пиджак, расстегнул и снял жилетку, а потом снял рубашку и принялся собирать в нее ягоды — крупные, влажные от росы, глянцевые, как новенькие пуговицы.
Он возвращался в город с промокшими ногами, продрогший, но — счастливый. Невероятно счастливый. Завернутая в батистовую рубашку голубика пачкала ткань, но это было совсем не важно.
Улицы были еще пустынными, и только старый ткач открывал мастерскую, отчаянно зевая. Увидев Ренье, он удивленно вытаращился, а когда Ренье поздоровался с ним и поклонился, машинально поклонился в ответ.
Волнуясь, как мальчишка, Ренье взбежал на крыльцо дома Клер и постучал. Ему никто не открыл, но штора на втором этаже шевельнулась.