Моя дикая страсть

— Марина, пожалуйста, иди с ребятами. Они позаботятся о тебе.

— Я с тобой, Батур. Не прогоняй, с тобой поеду в больницу, пожалуйста, — по щекам бегут слезы, губы дрожат.

— Ладно, — сейчас с ней проще согласиться.

Сажусь в машину, морщусь. Стараюсь не показывать, что мне больно. Марина и так белая от страха, а о том, что минуту назад могла сама погибнуть, даже не думает.

— Андрей, гони, — короткий приказ водителю, и я удобнее устраиваюсь в кресле, откидывая назад голову. Марина утыкается в неповрежденное плечо. С силой сжимая ее волосы в кулаке, зарываюсь в них носом и вдыхаю запах. Она дрожит в моих руках и беззвучно плачет. До сих пор в шоке.

— Мариш, ну ты чего расклеилась.

— Тебе очень больно? — не поднимая глаз, спрашивает она.

— Просто царапина. Сейчас приедем в клинику, и Гинзбург меня подлатает. И будет твой муж как новенький, — выдавливаю улыбку, но чувствую, как начинаю уплывать. Главное, не потерять сознание при Марине.

— Врешь. У тебя вся рубашка на спине в крови, — она растирает слезы по лицу.

— Андрюх, гони, — водитель и так нарушает все правила.

— Будешь плакать, поедешь домой, — закрываю глаза, сил почти не остается.

— Не буду, не ругайся только, — она осыпает мою щеку быстрыми поцелуями и вытирает ладошкой со лба липкую испарину. Больше я ничего не помню.

Глава 39

Смерть никогда не подбиралась так близко ко мне. Никогда я не чувствовала ее смрад так явно. Протяни руку, и она схватит тебя своей костлявой рукой, и уже не выбраться. Тело до сих пор дрожит от понимания, что могло случиться непоправимое. Слишком высокая плата за деньги и власть.

‎Пустой равнодушный коридор клиники. За одной из дверей оперируют Батура. Каждая минута становится бесконечной. Сажусь в кресло, снова встаю, хожу вдоль стены, в который раз пересчитываю лампы на потолке, как будто их количество может измениться. Их всегда двадцать семь. Подхожу к окну. Внизу много машин, охранников, репортеров. Откуда только журналисты так быстро пронюхали о покушении? Из подъехавшего кортежа выходят Метин с Рюзгаром. Тут же загораются вспышки фотоаппаратов, и журналисты пытаются пробиться через плотное кольцо телохранителей и взять интервью у Метина. ‎‎

Размяв шею, возвращаюсь в кресло.‎ Когда мы приехали в больницу, Батур был без сознания. Его положили на каталку, а я шла рядом и беспомощно ревела навзрыд. Врач, нацепив очки на нос, строго взглянул на меня.

— Хватит слезы лить, — буркнул себе под нос и скрылся в операционной.

С того момента никаких новостей. Но я безоговорочно верю, что с Батуром обязательно все будет хорошо, иначе и быть не может. Он сильный и крепкий как гранит, он все вынесет. Я ведь так много не успела ему сказать и лишь растрачивала наше время на глупые обиды и никому ненужную борьбу. Плечи подрагивают в такт всхлипов. Надо собраться, взять себя в руки. Жена Батура Юкселя должна быть сильной и не показывать своих слез.

В конце коридора слышатся голоса, и появляются свекор с Рюзгаром в окружении охраны.

— Ну что? Как он? — спрашивает с тревогой запыхавшийся Метин.