– Думаю, я нашел идеальный номер, – ответил Метелл. – Он должен сразу поднять толпе настроение.
– Битва! – вскричал церемониймейстер. – Иссушенный солнцем юг против скованного льдом севера! Шесть диких германских волков из лесов Восточной Галлии, завезенные сюда по особому приказу генерала…
Дальнейшие слова потонули в возбужденных криках. Марк кивнул.
– Ах, волки! – заметил он. – Я говорил, они выглядят многообещающе. Но против кого? Друг против друга?
– Не совсем, – сказал Метелл. – Сейчас увидишь.
Церемониймейстер вновь взревел:
– А против них…
Взмахнув рукой, он повернулся, и все взгляды последовали за ним. Распахнулись ворота, и на арену, опустив голову, дабы избежать последнего удара тюремщика, вышел пожилой темнокожий мужчина, облаченный лишь в оборванную набедренную повязку и поношенные египетские сандалии. Спина его была исполосована шрамами от ударов кнутом. В одной руке он сжимал меч и, казалось, не знал, что с ним делать.
Толпа разразилась громогласным смехом. Метелл присоединился к всеобщему веселью, но как-то неуклюже.
– Превосходно, – обратился он к Марку. – Я велел прокуратору найти кого-нибудь – какого-нибудь преступника, – кто выглядел бы по-настоящему глупо. И вот он. А потом, видишь ли, будет огромный бык…
– Предупреждаю тебя, – монотонно сказал Марк, – император не смеется.
Полководец обернулся. На лице Цината действительно застыло суровое выражение. Он прошептал что-то одному из служителей, а тот, перегнувшись через край ложи, громко обратился к церемониймейстеру:
– Цезарь желает знать, за что осужден этот старик!
Повинуясь жесту церемониймейстера, его помощники схватили темнокожего мужчину и потащили его по песку, чтобы он ответил сам. Казалось, он пришел в себя. Выпрямившись, он поднял голову и продемонстрировал вполне сносное приветствие мечом.
– О цезарь, мое имя – Аподорий из Нубии! А в преступлении, в котором меня обвиняют, я готов с легкостью сознаться. Я утверждаю, что ни ты, ни кто-либо другой, облаченный в пурпур, не является божеством.
По амфитеатру пронесся тихий вздох: «О-о-о!» Метелл удовлетворенно выпрямился. Подобного Цинат, конечно, не стерпит.
Но на губах императора играла легкая улыбка. Он вновь заговорил с прислужником, который передал его вопрос:
– Почему ты так считаешь?
– Боги появляются не по воле человека, и даже все слова в мире неспособны сотворить божества!
– В таком случае, – последовал добродушный ответ, – все пересуды в мире неспособны лишить божественности. Церемониймейстер, освободи этого человека, ибо цезарю угодно проявить милосердие.