Остин хмыкнул.
– В этом и состоит ирония того, что происходит с нами, Пег. Помнишь, ты спрашивала, не волнует ли меня то, что моим именем пользуются совсем не так, как мне бы хотелось? Так вот! Это стало уже невыносимым. Я – не трейнит!
Пег ждала, что он будет продолжать. Ее опять стало потряхивать, но на этот раз – от возбуждения. Она так долго ждала этого, молилась, чтобы этот момент пришел. Остин смотрел сквозь нее, в некую неопределенность. Может быть, в вечность?
– Но тогда, – сказал он наконец, – Иисус Христос не был христианином.
Пег вздрогнула.
– Ты думаешь, что я сошел с ума. Я читаю это в твоих глазах, Пег.
Он наклонился к ней и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Я и сам так думаю, – продолжил он. – И тем не менее я ни в чем не уверен. Не исключено, что я, напротив, благоразумен как никто. Если ты попросишь меня рассказать, что со мной произошло, боюсь, я тебя разочарую. Это нельзя описать, а если я все же смогу это сделать, то, что получится, будет неправдой. Просто… просто где-то под моей безобразной лысиной возникло и укрепилось чувство… чувство определенности. Знание. Как будто те кучи мусора, которые я разгребал своей лопатой все это жаркое, потное лето, научили меня тому, чего пока никто не понимает.
Он глубоко вздохнул.
– Пег! Думаю, я способен спасти мир. Ты мне веришь?
Пег во все глаза смотрела на него.
– Я… – начала было она, но слова застряли в ее горле. Он сидел прямо перед ней: спокойное, словно застывшее лицо, узкие губы, странные бритые брови, очки (были ли они на нем, когда она увидела эту молнию в его глазах?). Глаза словно растаяли, растворились, и теперь она смотрела прямо в его душу.
Наконец, едва шевеля губами, она произнесла:
– Если кто-то и может это сделать, то это – ты.
– Отлично! – отозвался Остин и, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла.
– А начну я здесь, – продолжил он. – Я и приехал в Нью-Йорк, потому что это самый логичный ход. Я думал о шоу Петронеллы Пейдж. Если они, конечно, захотят иметь со мной дело.
– Захотят? – Пег едва не опрокинула стакан. – Да они самого Президента выбросят ради того, чтобы освободить эфир для Остина Трейна. Дадут тебе целый час, и никаких рекламных пауз.
– Ты думаешь? – Моргнув, он неожиданно застенчиво посмотрел на нее. – Меня же так долго не было, и я…
Она стукнула по столу кулаком.
– Остин! Ради Бога! Ты что, не понимаешь, что сейчас ты самый влиятельный в этой стране человек? Что бы ты ни говорил о людях, которых называешь трейнитами, они выбрали для себя это название потому, что существуешь ты. На твоей стороне все, кто не может позволить себе бесплатную медицинскую помощь, – дети, взрослые, белые, черные, молодые и старые! Ты только что проехался по всем Штатам от океана до океана. И что ты увидел повсюду – от Аспена до Нью-Йорка? Череп и скрещенные кости. Так? Они ждут тебя, Остин. Ждут, высунув языки от нетерпения.