Овцы смотрят вверх

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я знаю! – сказал Остин, почти задыхаясь от волнения. – Но я не хочу этого!

– Но такова реальность, и от этого никуда не убежать! – сказала Пег безжалостно. – Что ты будешь с этим делать, решать тебе. Не знаю, как там со спасением мира, но я абсолютно уверена: если ты не скажешь свое слово, эта страна не переживет грядущую зиму без того, чтобы скатиться в гражданскую войну.

Наступило холодное молчание, прерванное одним коротким словом.

– Да, – сказал он.

И вновь – молчание.

Некоторое время спустя, словно вернувшись из каких-то далеких краев, он сказал голосом будничным и спокойным:

– Странная вещь! Я не могу вспомнить имя парня, который придумал этот символ.

– Какой? Череп и кости? Я думала, ты помнишь.

– Увы! Помню только, что это был дизайнер, которого они прикрепили в одном издательстве к моим книжкам. Он сделал маленький логотип из костей и черепа и поместил его рядом с номерами страниц. Но я начисто забыл его имя. А это нечестно, он должен получить свою долю славы.

– А может, он и не захочет! – предположила Пег.

– Это я могу понять, – хмыкнул Остин, разглядывая тыльную сторону своих лежащих на столе ладоней. – Ты знаешь, меня иногда посещает ужасное чувство, будто я перестал быть самим собой. Ты понимаешь? Я имею в виду то, что из меня сделали демона-покровителя террористов, саботажников, поджигателей, убийц! Может быть, даже насильников. Символ с черепом и костями имеет одно значение – он предупреждает: вот что будет, если мы все не остановимся и не перестанем уничтожать Землю, наш дом. Это – как международный знак радиоактивной опасности. Но вместо этого символ малюют, когда в пьяной ярости разбивают витрину, взламывают банковский сейф, похищают чужую машину. Теперь это символ, которым прикрывают самые гнусные преступления.

– Ничего нового! – отозвалась Пег. – То же самое произошло и с суфражистками в Англии. Любой преступник мог, ограбив лавочку или убив человека, написать на стене «Даешь избирательное право для женщин!» А некоторые делали это намеренно, чтобы дискредитировать движение. Современные феминистки тоже с этим сталкиваются.

– Думаю, ты права, – сказал Остин, с отсутствующим видом рисуя стилизованную версию символа на столе, используя влагу, которую оставили на его полированной поверхности донышки их стаканов. В баре стаканы подавали без картонных подставок, поскольку эту практику заклеймили трейниты, протестовавшие против неразумного использования бумаги. Не было здесь и одноразовых полотенец – одна из немногих побед движения.

– Да, – продолжал он. – Если и есть причина, которая могла бы свести меня с ума, так это признание того, что я не существую.

– Но ты существуешь!

– Я тоже так думаю.

– Тогда встань и докажи это!

Пег посмотрела на свои часы.

– Когда ты хочешь появиться на шоу Петронеллы Пейдж? – спросила она.

– Ты действительно думаешь, что можешь это устроить?