— В тот день, когда ты выкупила Тома, — вот когда я понял, что не ошибся в своих представлениях о тебе.
Я повернулась набок и посмотрела на него.
— Ты так на меня тогда разозлился… — начала я, но взгляд мой соскользнул на его плечо. Лиам был без сюртука, по его белому рукаву ползло печально известное коричневое насекомое, хорошо знакомое мне со времен Монголии. — Это же… Ты мог подцепить вшей в «Лебеде»?
— Все возможно, — с удивительным спокойствием произнес Лиам, и, опустив взгляды на одеяло под нами, мы одновременно вскочили и принялись отряхиваться, будто это как-то могло помочь.
Я бы не соврала, если бы сказала, что мы стали одержимы гигиеной после того, как съехали из «Лебедя» и подыскали себе скромную, но чистую с виду комнату над шляпной лавкой в центре Летерхеда с понедельной оплатой. Мы отослали к прачке постельное белье и всю нашу одежду, за исключением той, что была на нас, — ее мы сожгли, когда к нам вернулись остальные вещи. Каждый день мы мылись в установленной возле камина маленькой медной ванне, отгораживаясь ширмой от сквозняков и нагревая воду в чайнике над очагом. Поскольку слуг мы уволили, таскать воду с водокачки во дворе приходилось тому, кто не мылся, — это была та еще силовая тренировка на все тело. Лиам обрил голову — понятное решение, однако излишнее, поскольку головных вшей у него не было.
Несмотря на все это, случилась беда.
Через полторы недели после поездки на Бокс-Хилл Лиам пожаловался на головную боль и отказался от еды. В те дни мы заполняли время сексом, разговорами, обедами в любимом трактире, прогулками по Летерхеду, принятием ванн и перечитыванием «Уотсонов». На следующий день у Лиама не было сил ни на одно из этих занятий и он мучился чудовищной жаждой. Лежа у него на груди, я чувствовала исходящий от него жар — он был горячим как печка.
Через пять дней после появления лихорадки у него возникла характерная сыпь, кожа раскраснелась, взгляд помутнел. К тому моменту я уже успела сбегать к аптекарю и добыть немного ивовой коры — в ней содержалось действующее вещество аспирина — и коры хинного дерева, в которой содержался хинин. И то и другое сбивает жар, однако Лиаму они не помогали — а может, в их отсутствие ему было бы еще хуже.
Тиф протекает несколько недель, после чего наступает медленное и утомительное выздоровление. Ничего из ряда вон выходящего, если не считать отсутствия лекарств для лечения болезни и букета чувств, которые я испытывала к пациенту.
Депрессия, сонливость и слабость также относятся к числу рядовых проявлений болезни, о чем я знала по опыту, полученному в Монголии. Но столь театральных страданий я еще не встречала. Депрессия обычно скучна, чувства притупляются. Если только речь не о Лиаме.
— Я полное дерьмо, — бормотал он, прихлебывая отвар коры хинного дерева, — у него так дрожали руки, что мне приходилось поддерживать чашку. — Кусок дерьма на двух ногах. Генри Остен увидел меня и сразу понял, что я не джентльмен.
— Он тебе вызов бросил! В дуэлях участвуют только джентльмены. Так что это подтверждение твоего джентльменства, ясно? Разве не поэтому ты хотел остаться и сразиться с ним?
Дыхание у него было частым и поверхностным.
— Можно мне еще немного… Спасибо. Так пить хочется.
— Не хлещи так, а то опять стошнит. Не торопись. Торопиться нам с тобой некуда.
— Не стоило мне… Зря я…
— Зря ты что? — Я промокнула пот ему со лба и постаралась увидеть светлую сторону нашего положения: тифом заболел только один из нас, и это был не врач.
— Зря я во все это влез. Решил прыгнуть выше головы. Я поплачусь за это. Все так говорили.
— Ты не виноват в том, что заболел. Такое случается.
— Платяные вши! Как омерзительно.