Я нажал вызов на телефоне. Один гудок, и Рита подняла трубку.
– Джим, я иду домой, – сказала она. – Хватит. Все дело в картине. Ты… мы не должны были в это лезть. И мне не следовало присылать тебе фотографии…
– Ты сказала, что сегодня ут-т-тром ей лучше, – сказал я, проклиная свое гребаное заикание. Вдох. Выдох. – Но прошлой ночью за ней присматривали, верно? М-м-медсестра сидела в ее комнате?
«Он ходил в ее комнату».
– Да, но…
– Вот почему ей стало лучше. – Гнев и ужас пронеслись сквозь меня, смывая заикание, затопляя каждую частичку моего существа. – Потому что он не мог до нее добраться. Но прошлые ночи, до этого…
– О чем ты говоришь?
В моей голове всплыла ленивая улыбка Бретта Додсона, а также его обещание, мол, он найдет способ скрасить ночные смены.
«Твою мать, что он с ней делал?»
Слова мелькнули перед моими глазами.
Плоть. Сила. Хватать. Стоп.
Трижды Тея прокричала на рисунке «стоп». И «нет». Она кричала «нет».
Я так крепко сжал телефон, что едва не раздавил. Зажмурился, борясь с болью в груди.
– Он не мог добраться до нее, Рита. Но сегодня может.
– Кто? – спросила Рита. – Никто не может попасть в жилые комнаты. Они заперты. Ключ только у дежурной медсестры.
– Мэри Флинт? – закричал я. – Да она спит всю ночь. Он взял ключ. Он пошел в ее комнату.
– Кто?
– Бретт Додсон. Он работает в н-н-ночную смену…
Я не мог выговорить ни слова. Боже, какой я дурак. Он практически рассказал мне свой план, а я не услышал. Но Тея сказала мне… Сказала всем нам.
Вдох. Выдох.