– Творческий застой?
Тея засмеялась.
– Точно. До аварии я три дня жить не могла без краски. А здесь нарисовала только одну картину. Одну за два года. Было бы ноль, если бы не ты.
– Они не знали.
– Что я рисовала? – Она секунду подумала. – Египетские сцены. Одну за другой.
– Ты сделала множество словесных цепочек. Так ты общалась.
– Это все, что у меня было. Слова вместо предложений или абзацев. Никаких глав в книге Теи.
Она уставилась на чистый холст, и ее охватила дрожь. Тея обняла себя, ее глаза блестели.
– У тебя все нормально?
– Я испортила последнюю картину, которую сделала… Из-за него. Он заставлял меня делать вещи. Я не могла вспомнить, но я знала. Понимаю, это не имеет смысла…
– Нет. Я понял.
– Да, ты понял, – сказала она, глядя на меня. – Ты знал, что я пытаюсь что-то сказать, когда залила свою нью-йоркскую картину черным. Я разрушила ее, потому что он разрушал меня.
Голос Теи прервался на последних словах, и, не задумываясь, я обнял ее. Она на мгновение прильнула ко мне, прежде чем оттолкнуться и вытереть глаза.
– Хватит слез, – сказала Тея. – Я не хочу больше сидеть внутри. Я больше не хочу быть здесь. Внутри этих стен.
– Хорошо, – ответил я. – Давай прогуляемся.
– По территории? С заборами, просто скрытыми из поля зрения?
Но она послушалась и, выйдя на улицу на свежий воздух и солнце, вздохнула.
– Прости, что накинулась на тебя, Джимми. Я схожу с ума. Я чувствую, что могу пробежать марафон, но они все равно запихнули меня в колесо хомяка.
– Еще рано, – сказал я. – Дай им время. Они должны убедиться, что ты в порядке.
– Я знаю. Я не неблагодарная, просто готова идти дальше. – Она посмотрела на меня. – А как насчет тебя? Ты когда-нибудь хотел заняться чем-то, кроме работы в санатории?