Я начал пожимать плечами, но вместо этого сказал ей правду.
– Я хотел стать детским логопедом.
Она замерла и удивленно приоткрыла рот.
– Это потрясающе. Почему не стал?
– Учиться в колледже значит больше говорить. Было достаточно сложно просто закончить среднюю школу.
Ее брови нахмурились.
– Подожди, я сейчас вспомнила. Над тобой издевались. – Выражение ее лица стало жестким. – Ненавижу. Ненавижу, что они с тобой сделали. Но ты не можешь отказаться от своей мечты, Джимми. Я знаю, это звучит безумно шаблонно, но это правда.
– Заика помогает заикающимся детям?
– Заикание делает тебя идеальным кандидатом для работы. Эти дети должны видеть кого-то, кто похож на них. Кого-то, кому тоже пришлось тяжело, но он справился.
Мы подошли к скамейке, на которой сидели на днях. Той, что стояла перед северным фасадом «Голубого хребта» и окружающим лесом за его пределами.
– Ты не знаешь, как ты прекрасен, Джимми, потому что никто тебе не сказал. – Я напрягся, но она положила ладонь мне на руку. – Это не жалость, понимаешь? Просто факты. Ты помог мне больше, чем кто-либо. Я имею в виду не только живопись и музыку. Я имею в виду… ту ночь.
Она смотрела прямо перед собой. Ее голос дрожал, но она сдержалась.
– Сегодня Рита спросила меня, хочу ли я поговорить о нем, и я ответила «нет». Но думаю, что, в конце концов, пора.
– Я здесь, – сказал я.
Она вдохнула и выдохнула.
– Я знаю, что много говорила об Антонии и Клеопатре. Постоянно. Я даже уверяла людей, будто я египтолог. Но, конечно, я им не являюсь. Я люблю Египет, его историю и пирамиды. Постоянно рисовала их до аварии. Но после мне потребовалась история. Думаю, это был единственный способ избежать сумасшествия. Позаимствовать историю Клеопатры, раз у меня не было своей.
– Это имеет смысл.
Она кивнула и с благодарностью улыбнулась.
– Когда Бретт начал приходить ночью, то сказал, что мне некого позвать на помощь. Только он и я.
– Он солгал, – сказал я тихим напряженным голосом, ругая себя, что не разгадал ублюдка раньше. – Он лгал, чтобы ты чувствовала себя беспомощной.