Она какое-то время молча сидит в темной духоте салона и наконец находит в себе силы произнести:
– Марти…
Джордж не кивает, но и не мотает головой. Просто смотрит ей в глаза.
– И последний вопрос, Джордж… Когда у них с девочками все это началось на самом деле?
Он где-то с минуту пытается собрать мысли в кучку.
– Фрэнк часто говорит, что девичьи бутоны нежнее всего именно в девятом классе.
Потом Мэри Пэт будет вспоминать эти слова и задаваться вопросом, как она не убила Джорджа на месте.
Они едут в сторону центра.
– Знаешь, за что ее убили?
Джордж не в себе и раздражителен. Он то и дело дергает правой рукой, чтобы прикрыть глаза от солнца, но наручники не дают. А одной левой руки не хватает.
– Фрэнки рассвирепел, когда она позвонила ему домой после полуночи, угрожая всем всё рассказать.
– Рассказать – что?
Джордж опасливо косится в ее сторону.
– Я уже в курсе про беременность, – успокаивает его Мэри Пэт. – Рам сообщил.
– Ну вот… собственно, этим она и угрожала.
Мэри Пэт случайно выезжает на встречную полосу и резко крутит руль, чтобы не врезаться в такси. Ее отвлекли не слова Джорджа, а воспоминание о последнем дне с дочерью. Они шли по Олд-Колони-роуд, на Джулз накатила та странная хандра, и Мэри Пэт, взбесившись, спросила у дочки, не ПМС ли у нее. А Джулз тогда ответила: «Нет, ма. Точно нет».
«А ведь она пыталась мне сказать, – думает Мэри Пэт. – Только я ее не услышала. Я вообще ничего не видела и не слышала. Потому что не хотела. Потому что правда – это боль, правда способна разрушить твой мир».
Бродвейский мост перекрыли митингующие против басинга, поэтому приходится ехать в объезд. По Эй-стрит шагают толпы с табличками в духе «Долой басинг!», «Долой Гэррити!», «Долой черных!».
На перекрестке движение тормозит очередная плотная колонна демонстрантов.
– И все-таки почему он ее убил? – тихо спрашивает Мэри Пэт, не до конца понимая зачем, – ведь по большому счету никакая причина не сможет послужить оправданием.