– Чего? Кто животных в дом пускает?
Рыжая была не со двора, не из конуры какого кмета или мастера. Она была любимой батюшкиной собакой. Она спала под столом, положив голову ему на ноги, получала лучшие куски, катала на себе дурака Кастуся, когда тот был совсем маленьким, и ловила крыс и мышей, забиравшихся в ложницу Велги, лучше, чем любая кошка.
– Ей можно в дом, – слова просочились сквозь зубы остро и колко.
– Не тебе решать… как там тебя… Вильха?
Если бы здесь был батюшка, эта девка не посмела бы и слова сказать Велге. Если бы…
Шершавые пальцы коснулись её руки. Она дёрнулась, прижала руку к груди и только тогда поняла, что сжала её в кулак.
– Осторожнее, княжна, – прошептал хриплым голосом на самое ухо Белый. – Твоя гордость тебя теперь только погубит.
Она встретилась с ним взглядом. Рыбьим, холодным, мёртвым. Велгу колотило от гнева, но это не вызвало у него ни волнения, ни раздражения, ни досады. Он был осторожен и равнодушен.
– Идём, Вильха, – позвал он громче, беря её за локоток. – У нас много дел.
– Когда заплатите? – окликнула их Мила.
– Когда закончим с делами.
Вадзим подхватил с пола завёрнутые в меха гусли и поспешил к двери.
– Увидимся, любовь моя! – махнул он рукой на прощание.
– Пьяный ты ублюдок! Чтоб бесы тебя ночью дра…
Велга застыла на пороге с распахнутым ртом. Ей хотелось заткнуть уши, только руки вдруг перестали слушаться. И она встала столбом, слушая жуткие непотребства, что слетали с губ Милы. Белый силой вытолкал её из корчмы.
Вильнул хвост собаки, выскочившей вслед за ними. Хлопнула громко дверь, и вывеска над головами закачалась, противно скрипя.
– Куда мы сначала? – спросил Вадзим.
– На торг.
По бревенчатой мостовой, словно рыбёшки по реке, проплывали люди. Горделивые, степенные дворяне в сопровождении гридней, болтливые деловитые купцы с помощниками, нагруженными или товаром, или грудой берестяных грамот, уставшие кметы с большими корзинами, чванливые Пресветлые Братья, глядевшие на прохожих с лёгким раздражением.
В толпе было легко потеряться, и Белый взял Велгу за руку.