– Это потому, что эти Белозерские реки крови в Старгороде пролили, – прошипели с другой стороны, и народ зароптал.
– Это потому, что королева Венцеслава развелась с первым мужем.
Королеву Венцеславу все любили, но в Старгороде с князьями всегда было непросто. Что Буривои, что Белозерские – все рано или поздно летели в реку с Сутулого моста.
Велга тогда вместе с братьями выбилась вперёд, чтобы тоже поглазеть на Чудовищного князя. Он показался ей жалким и запуганным и напомнил Белку, когда мать выкупила её у фарадалов: мартышка боялась людей и прижималась к земле, закрывая лапками голову. Белозерский голову не закрывал да и на землю не падал, но, кажется, сам был готов нырнуть в Мутную лишь бы скрыться от внимания толпы. Он неловко пожал руку старейшинам вече, принял ключи от города и, неловко ковыляя, едва не упал, пытаясь залезть в повозку.
Больше Велга не видела Матеуша до самой свадьбы с тёткой Далиборой, но, когда к ним пришла сваха, по Старгороду уже расползись слухи о том, что невесты Чудовищного князя падали в обморок и готовы были броситься в воду.
Но потом народ привык к нему. Из всех Белозерских он единственный разбирался в торговле, и Старгород при нём разбогател ещё больше, пока не началась война. Новый князь не поднимал налоги до небес, не терзал народ и к тому же перестал приглашать лойтурских мастеров, а вместо этого начал давать ссуды местным, чтобы те открывали лавки. И старгородские мастеровые стали продавать товар на Скренор, в Златоборск и даже в Империю.
Но легче было любить князя, пока он сидел в своём дворце и не показывался горожанам. От одного взгляда на Матеуша Велга невольно вспомнила все самые жуткие слухи о нём.
Вряд ли князь не заметил страх и отвращение в её взгляде. Но его голос снова стал полон сочувствия:
– Мне очень жаль, дитя, что тебе пришлось перенести такое горе. Но ты сильная девочка, раз выжила, несмотря ни на что. – Он опустил голову, и светлые, золотистые на свету волосы упали на лицо. – Но сегодня тебе придётся проститься с родными. Ты одна осталась в роду Буривоев. Больше некому.
– Я…
Слова застряли в горле. Это ведь первая ночь… Всего лишь первая ночь.
– Я же девушка.
– Знаю, дитя, но ты последняя в роду. Тебе придётся быть сильной.
– А они… уже?..
– Да, дитя, – не поднимая взгляда, ответил князь. – Они уже преданы земле. Я распорядился, чтобы с этим не тянули.
Велга растерянно оглянулась на тётушку, но та даже не повернула голову в её сторону. Она смотрела то ли на мужа, то ли в окно, вдаль, туда, где виднелась почерневшая башня дома, где выросла Далибора.
– Мне сказали, что могилы четыре. За тебя приняли кого-то другого, – проговорила она так буднично, точно обсуждала несвежий хлеб в пекарне. – Помолись и за душу этой несчастной, больше некому будет уберечь их.
– Но я же…
Губы у Велги затряслись, на глазах снова выступили слёзы, и она вцепилась пальцами в подол платья, затрясла головой.
– Я же…