Последняя.
Четыре могилы.
Вырыли.
Закопали.
Матушку, батюшку и дурака Кастуся.
Четыре могилы.
Только Велги не хватало.
Из груди вырвался вопль, дикий, звериный, не девчоночий, и она уткнулась лицом себе в колени, кусая собственные пальцы.
Цепкая рука схватила её за шкирку, встряхнула.
– Держи себя в руках, – процедила тётка.
Велга стрельнула в неё глазами. Она бы ударила её, если бы только могла. Она бы сказала ей всё. Всё, о чём молчали отец с матушкой. Ты не Буривой. Ты не имеешь права мне приказывать. Ты не имеешь права…
– Дитя, – от окна ковылял уродец с горбом.
Он протянул свои длинные костлявые руки, точно огромный паук, желавший затащить её в паутину, и Велга забилась в руках тётки, пытаясь вырваться, да только получила затрещину.
– Княгиня, – в голосе прозвучало осуждение, но Велга, отворачиваясь изо всех сил, не увидела его лица. – Пожалей это несчастное дитя. Она должна была умереть сегодня и чудом спаслась. У неё горе.
– Моя жалость ей не поможет. А своим поведением она позорит весь род Буривоев, хотя, казалось, его невозможно опозорить ещё больше.
И, барахтаясь, дёргаясь в руках тётки, Велга в отчаянии заглянула в глаза чудовищу: и в чёрный, и в серый.
– Князь, прошу…
– Зови меня Матеуш, дитя, – попросил он.
– Меня ищет лендрман Инглайв, с ним люди. Если они найдут меня…
– Зачем им приходить ночью на кладбище? – рука примяла пышные рыжие кудри, гладя по голове, и на этот раз Велга стерпела.