Севастополист

«Должно быть, очередной зеркальный зал, в котором мне еще не довелось побывать», – наивно подумал я.

Ниже этой надписи на жетонах располагалась другая – на одном «Гурзуф», на другом «Форос». В руке у каждого было по увесистой палке – черная и отчего-то красная. Обе они угрожающе поблескивали. Глаза напавших на меня людей скрывали темные очки. «Провокационно, – думал я, оценивая их вид, – но куда органичнее это смотрелось бы где-нибудь в Супермассивном холле, чем здесь, да еще и с этой паникой».

Меня настолько шокировала внешность этих двух людей, что я совсем забыл о том плачевном положении, которое они мне создали. И лишь когда моя рука вновь безрезультатно дернулась, я тихо спросил:

– Что вы делаете?

– Вы опечатаны до выяснения обстоятельств, – сурово произнес Гурзуф и поправил сползшую фуражку.

Выяснение происходило так. Не дав опомниться, меня затолкали в ближайший коридор, где оказался лифт.

– Может, хватит лифтов на сегодня? – спросил я своих провожатых, но они не были расположены к разговорам.

Лифт выглядел угрожающе и издалека внушал страх. Одна его дверь была выкрашена в густой красный цвет, другая была полностью черной, при этом на красной створке виднелись крупные буквы: ПОЛ, а на черной – такого же размера, только красные: ПОЗ. Провожатые по очереди ударили по створкам каждый своей дубинкой, и проход в лифт открылся. Сама кабина выглядела и вовсе чудовищно – все стены, пол и потолок были мелко исполосованы красным и черным. Уже одно лишь нахождение в такой кабине было пыткой. Для глаза человека, рожденного в Севастополе, не было ничего отвратительней сочетания этих цветов. Объяснение крылось в самой природе, просто мы так устроены – вот и все.

Но мы находились в кабине недолго, причем я так и не понял, двигались мы вниз или наверх. Если бы меня спросили, я бы и вовсе ответил: в сторону. Но меня никто не собирался спрашивать. Выйдя из лифта, мы очутились в новом коридоре, который сильно отличался ото всех, где мне довелось побывать. Стены его уже не были ни красно-черными, ни вообще цветными. Они представляли собой голый застывший цемент, полный вмятин и трещин. Не говоря ни слова, провожатые толкнули меня в нишу, которую я сразу и не заметил – настолько маленькой она была. И, едва я там оказался, они снова ударили по стене дубинами, и из проема в потолке с грохотом вывалилась решетка.

Едва я оказался заперт в нише, как руки почувствовали свободу, я с удивлением поднес их к лицу и осмотрел.

– А где то, что их держало? – недоуменно спросил я. – Куда оно делось?

– Держало их твое плохое поведение. И оно никуда не делось. Но это пока, и мы начнем над этим работать.

Я не сразу понял, кто же мне ответил. С другой стороны решетки, напротив моей клетки, возник массивный стол, заваленный кипой бумаг, а за ним сидел странный человек. Одетый так же, как и мои молчаливые провожатые, был при этом непомерно толстым и едва умещался на стуле. Его лицо было красным, словно он долго держал голову под водой и вытащил, лишь став терять сознание. К тому же человек был абсолютно лыс. Фуражки на нем не оказалось, и по лысине прямо на лоб стекала вода – вначале я подумал, что это пот, но вскоре выяснилось: капало с потолка. Да и в моей клетке образовалась протечка, а на рыхлом полу медленно, но верно разрастались лужи.

За спиной человека на серой стене висел рисунок – улыбающееся солнце. Оно было похоже на желтопузый шар из вотзефака, только не объемный. Нарисованное солнце улыбалось, как маленькая довольная девочка, от уха до уха. Во все стороны от лица расходились несимметричные лучи.

– Где я? – спросил я толстяка первым делом.

– Это хороший вопрос. Значит, вы здесь впервые, – удовлетворенно сказал он.

– Хочется верить, что я здесь не насовсем.

– Конечно же нет, – отозвался толстяк. – Проведем некоторые процедуры, уладим ряд формальностей – и будете свободны. Это я вам говорю как Партенит – директор этого Полпоза.

Он прокашлялся.

– Директор чего? – не сообразил я.