Совсем не сразу я заметил, что проспект перестал быть широким, а когда заметил – было уже поздно. Погруженный в свои мысли, я, видимо, свернул в узкие коридоры, которых не замечал прежде. Я тревожно осмотрелся и понял, что зеркальных стен вокруг больше не было – по обе стороны от меня были самые обыкновенные стены, наподобие тех, которые мы увидели, выпав из социального лифта. Навстречу шли редкие люди, за мной же и вовсе не было никого – только совсем вдалеке виднелись силуэты, которых я не мог разглядеть. Моя тревога усилилась: ведь это уже не толпа, редкие люди могут и не помочь – разбегутся. Кучерявый чуть отдалился, но не отставал.
Проемов здесь уже не было, вместо них я увидел обычные двери, как в севастопольских домах, только более крепкие, из металла. Я мельком глянул в сторону одной, второй двери и удивился: почему нет датчиков для тех, кто может из них выйти? И тут же пришло объяснение: так ведь и мелодорожек не было! Кучерявый катил за мной, свернув с отведенной ему трассы, в нарушение правил Башни! Тревога нарастала, превращалась в панику. Я ускорил шаг, озираясь, прошел несколько метров, а потом просто побежал. Да, признаюсь как есть: мне было очень страшно. Все, чего я хотел, – скрыться от него любой ценой. И тогда увидел большие раздвижные двери в конце коридора: это был лифт! Я уже знал, как он выглядит, и ни с чем бы не спутал.
За всю погоню кучерявый тип не проронил ни слова. Я тоже молчал, не желая привлекать к себе внимания. Вся моя жизнь сузилась до единственной и очень простой цели: попасть в этот лифт раньше него и успеть закрыться. А там – будь что будет. Лишь на короткое мгновение мне стало жутко: я вспомнил – чтобы открыть лифт, нужна лампа. Но едва я подумал это, как массивные двери раскрылись сами по себе.
Кучерявый едва поспевал за мной. Он не выказывал никакой видимой агрессии, но очевидно и целенаправленно преследовал меня – так мы в Севастополе гонялись за гусями или курами, чтобы поймать их перед тем, как пустить в суп. «Он что же, хочет загнать меня?» – предположил я, но выбирать уже не приходилось: лифт оставался единственным спасением.
Вбежав в него, я увидел множество кнопок, на которых не было ни цифр, ни букв, ни вообще каких-то отличий, что привело меня в ужас. Кнопками были усеяны от пола до потолка все стены лифта. Я зажмурился и, выкрикнув что-то ободряющее, вдавил пальцем первую попавшуюся. Двери пришли в движение, и я не выдержал, открыл глаза: Кучерявый был в паре метров, и страх едва не убил меня на месте – ничто не помешало бы преследователю вскочить за мной в кабину, если б не случилось чудо.
Неведомо откуда выскочила девушка – похоже, она направлялась по своим делам. Я так и не увидел ее лица, но заметил, как она отпрянула, пытаясь избежать столкновения, подняла вверх руки и упала – на мое счастье, сбив с ног Кучерявого. Подскочил и на полном ходу ударился в стену, безумно вращаясь в воздухе, мелик, а мой преследователь, даже лежа на полу, протягивал руки к лифту, все еще силясь остановить меня. Едва захлопнулись двери, как я прислонился к стене, нажав на несколько кнопок спиной, и рассмеялся. Я был на волоске от чего-то страшного, и мне повезло. Это чувство невозможно передать словами.
Мое путешествие в лифте было совсем недолгим, и я почти сразу понял: с ним что-то не так. Моя уверенность в том, что я покидаю уровень, не использовав и попросту забыв в своей сельской комнате лампу, – а я был готов заплатить эту цену, лишь бы отделаться от Кучерявого, – конечно, оказалась наивной. Лифт не был социальным – это стало понятно, едва растворились двери.
За ними было все то же самое. Небольшой коридор, в конце которого виднелся фрагмент уже знакомого проспекта с его огнями и суетливыми людьми. В лифте чуть потрясло, но я не чувствовал головных болей, напротив, выйдя из лифта, стал бодрее и веселее. Я поспешил на свет – еще не зная, что передохнуть и собраться с мыслями вновь не получится.
Похоже, я забрался довольно-таки высоко для этого уровня: небо, которое я долго и удивленно разглядывал снизу, теперь казалось нависавшим над самой головой. Надо мной была еще пара проспектов, зато смотреть вниз было по-настоящему страшно: там была настоящая пропасть, этажи сливались в общий полосатый фон, и даже корабль казался… ну, хорошо, пусть не крошечным, но определенно компактным. Смотреть на небо было интересней: его странный коричневый цвет, клубившийся черный пар затягивали, словно готовились «высосать» меня из уровня, растворить в своей глубине. Это было совсем не севастопольское небо – окажись небо таким, страшно представить, как бы выглядел тогда город. Но даже в Башне оно казалось не частью уровня, а чем-то совсем другим, чем-то
Разве люди могли создать небо – пускай они и десять раз избранные?
Кого я мог спросить об этом? Прохожих. Что бы я сказал человеку, остановив его? «Как думаете, есть ли там что-то в небе? Скрывает ли что-то оно?» Да, глядя на небо, я думал именно так. Но уже не верил иллюзиям этого уровня. Я мог ошибаться и даже, скорее всего, ошибался. Мне нужно было перестать думать о небе. Ведь была проблема посерьезнее – тот же Кучерявый. Был ли иллюзией он? Это вряд ли. Мне нужно было действовать, а не гадать. Скорее искать дорогу к себе, спасать лампу.
Полпоз
Едва я начал свой путь – в новое непонятно куда – как услышал вокруг странный шелест. Бумаги, салфетки, мелкий мусор, пакетики – всякие предметы, на которые я до этого не обращал внимания, вдруг пришли в движение, словно невидимая сила гоняла их по полу то в одну, то в другую сторону, то вращала вокруг собственной оси, то поднимала вверх и швыряла оземь, а то и вовсе вниз – за ограждение. Я заметил, как мало вокруг людей, а те, что оставались, ускоряли шаг, спешили спрятаться в проемах или вжаться в ограждения.
– Что происходит? – спрашивал я их, но все как будто онемели. – Что происходит?
Один за другим закрывались зазеркалья. Я впервые увидел, как исчезает проем: хозяева залов высовывались из-за тканей, тревожно осматривались и снова прятались внутри. А затем зеркало просто опускалось вниз, как будто съедало проем, заполняло его собой. И там, куда только что заходили люди, поправляя за собой ткани, образовывалась сплошная зеркальная стена. Те, кто остался снаружи, перешептывались и смотрели вниз, и тогда я впервые услышал это странное слово: «Бомба». Кто произносил его, мне было не понять. Я просто смотрел на пустеющие проспекты – как исчезали люди? – и слышал этот шорох: «Бомба». Шелест звуков, но шелестеть ими было некому. Словно сам воздух говорил их мне – и остальным – и сам себе. «Бом-бом, бом-бомба», – звучало отовсюду. И стало снова очень страшно, хотя я прежде не слышал этого слова в Севастополе. Какая в Севастополе могла быть бомба? Само звучание этого дикого слова было противоположно тому ощущению радости мирной спокойной жизни, которая и была нашим городом – была каждым из нас. Но что могло значить это страшно звучащее слово, я не знал.
Люди подозрительно косились друг на друга и особенно на меня. Движущиеся лестницы остановились, освещение мачт и декораций прекратилось, погасли все воздушные экраны, и даже колесисты больше не проносились мимо. Я совершенно не знал, что делать, а в этих случаях всегда лез в вотзефак.
«Тут бомба, – написал я. – Что-то говорят, но я не слышу. Ничего, кроме этого слова. Что там у вас? Напишите». С завистью посмотрел на погасшие огоньки Фе и Керчи: я надеялся, им повезло.
В ожидании ответа я прислонился к ограждению и принялся разглядывать людей. Теперь они смотрели еще жестче, и те, что стояли вблизи меня, почему-то отошли. Я не успел понять, что происходит, как почувствовал, что мне с силой выкручивают руки. Что-то щелкнуло сзади, и резкая боль пронзила запястья. Я не мог разомкнуть руки, что-то сковывало их за спиной и причиняло мучения. Меня схватили за плечи и развернули на сто восемьдесят градусов.
Я изумленно уставился на людей, которые стояли передо мной, – их было двое. Таких нарядов я еще не встречал в Башне нигде, даже в сопутке. На них были облегающие плотные майки из кожи черного цвета, массивные цепи и отчего-то короткие, такие же обтягивающие шорты. Мой взгляд спустился по их гладковыбритым ногам и остановился на высоких, до колена, сапогах. Таких мне тоже не доводилось встречать – обтекаемые, блестящие, с металлическими вставками и бесчисленным количеством застежек-липучек, неоправданно высокие. Может, у этих людей был комплекс по поводу роста? Или их статус в обществе этого уровня требовал быть выше остальных? На головах их были безразмерные фуражки с блестящими козырьками и металлическими жетонами. Я присмотрелся и увидел надпись:
Paul Pozet.
ebooksa