Лампёшка

— Жюль! — кричат морские разбойники. — Жюль вернулся!

Теперь всё будет как прежде. Ну и денёк! Ветер гонит корабль в море.

Шторм

Шторм швыряет зелёную лодочку по волнам: туда — сюда. Вёсла он отобрал уже давно, и Лампёшке остаётся только держаться за борт, терпеть приступы тошноты. Главное не свалиться в воду.

— Неженка! — бушует ветер. — Эй! Борись же! Не сиди сложа руки!

Но Лампёшка устала. Устала бороться с миром, у неё больше нет сил. Суши уже не видно — лодку отнесло слишком далеко. Лампёшка вглядывается в волны в надежде увидеть Рыба, но вокруг одно только море.

Под водой не штормит, в ушах звенит тишина. Он поднырнул, чтобы плыть быстрее, но теперь тьма манит его глубже, глубже. Во все стороны простирается вода — далеко, далеко, далеко, а он — посередине. Как глубоко он может нырнуть? Что там? А тут? А вон там, внизу? В темноте мимо него проплывают стайки рыб с выпученными глазами, он видит только, как сотни блестящих огоньков, по одному на рыбку, одновременно сворачивают в сторону, огибая его. Над ним парят тени крупных рыбин, их плавники машут как крылья, а вон там — стадо гигантских медуз, таких прозрачных, что их будто бы и нет совсем, но вот они, вдруг окружили его со всех сторон. Он видел их на картинках в своей «Энциклопедии морских обитателей», знает, что дотрагиваться до их длинных щупалец опасно — прожгут насмерть. Но он легко проскальзывает между ними. А может, его бы они и не прожгли — он ведь русалка… сын русалки. Его сердце стучит ровно, он ничего не боится, погружается всё глубже и глубже, туда, где вода черна как ночь, где обитают страшилища с дьявольскими очами, с огромными грозными зубами и болтающимися впереди удочками, на которых горит огонёк, маленький, жёлтый, как…

«Лампёшка!» — вдруг вспоминает он.

Лампёшка лежит навзничь на дне лодки в холодной воде. Лодка ещё не утонула, но это дело времени. Девочка перекатывается с боку на бок вместе с волнами и смотрит в небо, по которому несутся облака. Ветер уже давно нашёл себе другие игрушки: мимо проплывают пучки водорослей и обрывок старого паруса с затонувшего корабля. А вон летит корзинка! Не её ли это корзинка, с коробком спичек высшего качества внутри? Но нет, это невозможно, думает Лампёшка. Такого не бывает.

В кармане промокшего насквозь платья её пальцы нащупывают осколок зеркала, он всё ещё с ней.

«Мама, — думает она. — Больше я не могу. Что ж, скоро увидимся!»

Волна поднимает лодочку и швыряет об огромную скалу посреди бухты. Она разлетается на части, и Лампёшка падает в море.

Она погружается прямо ему навстречу, и Рыб мчится к ней. Как раз вовремя, правда? Вот как быстро он плавает! Как раз вовремя он хватает её за подол платья и тащит наверх, поднимает её голову над волнами, чтобы она могла глотнуть воздуха. Но она не глотает, она бледна как смерть и не шевелится.

— Дыши, безмозглая девчонка! Дыши же! — шипит Рыб и трясёт её изо всех сил. Но она не слушается.

Он кусает её, а что ещё остаётся? А когда и это не помогает, тянет Лампёшку к скале, чтобы собраться с мыслями. Затаскивая её на камень, он обдирает ей колени и локти, но если она мертва, какая разница?

— Лампёшка! — вопит он ей в ухо. — Лампёшка! Лампёшка, ну проснись же, пожалуйста!

Он оглядывается в поисках кого-то, кто мог бы помочь, но он не знает здесь ни души — ни души во всём огромном море.

Грозовые тучи, к счастью, рассеялись. Солнце принимается светить во всю мочь, прежде чем спрятаться за горизонтом. Пираты всматриваются в даль, но лодки с девочкой нигде не видно. Знать, потонула. Вот и нечего сухопутным крысам соваться в море… Но всё равно жалко, конечно.

Пират Ворон, сидящий наверху, на марсовой площадке, почти оставил надежду. Во всей округе — никого и ничего. Или всё-таки… Кажись, там кто-то плывёт?

— Эй? — не верит он своим глазам. — Эй! — спустя миг кричит он опять. — Эй, кэп!