Тодорика открыла глаза и, прищурившись, гневно глянула на остряка, будто огнем обожгла. Баба, хлопотавшая возле нее, прикусила губу, чуть не рассмеявшись.
Весть о случившемся на крыльях облетела все село. То там, то тут слышались крики:
— Тоадер утонул!
— Тоадер утонул… — отозвалось на горе Дялул-Кручий.
— Довела его баба, в колодец кинулся!
— …в колодец ки-нул-ся-а-а… — откликнулась Дялул-Кручий.
Обжигающее известие это из села перекинулось на поля, на луга, и обрывки его, словно куски пламени во время пожара, разметались по окрестным деревням.
В дом повалил народ. Люди заполнили весь двор. Старые толпились У ворот, просачиваясь в калитку, а молодые, подхлестываемые нетерпением, перелезали через забор в сад, перед домом, топча грядки и клумбы с цветами, они заглядывали в окна, и, расталкивая друг друга локтями, пробивались в сени. В горнице людей набилось столько, что яблоку негде упасть.
Какая-то молодка из Тодорикиной родни собралась зажечь лампу, протискивалась к столу, но так и застряла у дверей.
— Мария, давай спички, я зажгу, — предложил кто-то возле стола.
— Стекло бы протереть сначала.
— И стекло протрем, давай спички. А то тебе ни влезть, ни вылезть. Только зря бока намнут. Вишь, сколько приперлось народу-то?
Женщина передала спички. Переходили они из рук в руки, покуда не попали тому, кто зажег лампу.
Народу в доме набилось и впрямь не продохнуть. Одни выходили, другие входили, в дверях кишело, как в развороченном муравейнике. Всем хотелось поближе взглянуть на утопленника. Некоторые были в рабочем, как пришли с поля, а иные с граблями да лопатами.
Бабы, утирая фартуком глаза и всхлипывая, рассказывали, как было дело, указывали даже место у колодца, откуда Тоадер сорвался. Давно им пора было возвращаться домой, ставить на огонь мамалыгу, кормить вернувшихся с поля работников, а они все стояли, все не уходили. Все тараторили и тараторили, наперебой рассказывая, когда встретили Тоадера в последний раз, да что он сказал, да как поглядел, да какой у него был вид.
— Вот и преставился, бедолага, упокой его душу, господи! Отмаялся, так сказать… Нелегкая ему жизнь-то выпала…
— И Тодорике без него худо придется, — пожалела свою родственницу не то племянница, не то крестница. — Не было у ей счастья с ним… Да разве с таким и будешь счастливой? Мужик он был, прямо скажем, никудышный… Никчемный был мужик… Чудила-мазила, за что ни возьмется, все у него наперекосяк выходит… Не повезло Тодорике с ним…
— А теперь что, легче ей будет без него?.. Какой ни на есть, а все же мужик в доме. Бедная Тодорика! Как случилась беда, она вроде каменная сделалась. Стоит, не шелохнется… и в обморок…
— Что тут скажешь? Горе большое без мужа остаться. И как же не горевать, хотя мужик и впрямь никчемный… — поддержала баба с толстыми, как бревна, ногами.
Двоюродная сестра Тоадера слушала, слушала и не выдержала: