Избранное

— Цыц, оглашенные! Не то как дам, костей не соберете! — рассвирепев, прикрикнул на них Симион и замахнулся кулаком.

— Только этого нам не хватало, — решительно потянула оборванную нить Лудовика. — Не хватало ему среди лета помереть, в самый разгар жатвы…

— Небось недельку потеряем…

— Неделька-то что… Неделька бы ничего, да колосья уже осыпаются, стебель ломится, потерянного не соберешь…

— Ох-ох… — вздохнула Лудовика. — Вас только одно и заботит… А поминки? Про поминки бы подумали! Фасоль не дозрела, картошки нет, только маленько прошлогодней осталось. Сало на исходе, и так придется прикупить. Только и знаете, что жрать. А ты, баба, хоть об стенку головой бейся… Ох-ох-хо!..

— А я бы его похоронил в пост, — подсказал Троян в дверях.

Лудовика опять вздохнула.

Мариоара, которой есть уже не хотелось, плеснула в Трояна остатки молока.

— Какой ты все-таки олух, — сказала она брату. — Нешто в пост покойников хоронят?

*

Три дня хворал старый Уркан, укрытый тулупом и подушками, чтобы отогреть ноги, с горячим кирпичом у поясницы. Три длинных летних дня тянулись, как три долгие зимние ночи. Ничего он не ел, ничего не пил, кроме заговоренной от сглазу воды. Ни глоточка водки не попробовал, хотя старуха сделала его любимую настойку — приготовила водку с сахаром, тмином и всякими одной ей известными травами. Хлебнешь такой настойки — душа зарадуется, держишь во рту, проглотить жалко: до того сладка! И уж как он, бывало, любил ее! А теперь отвернулся, не стал пить. Старуха ему и яичницу со свининой зажарила, и плэчинду испекла, и любимейшее его блюдо, борщ с пампушками: ничего он не попробовал, от всего отказался, только поглядел грустно на старуху, вздохнул глубоко, вот и весь разговор.

Он скользнул взглядом по резной деревянной вешалке, увидел, что висит там украшенный медными заклепками ремень, в котором он, бывало, щеголял в молодости, опять глянул через стол на свою старуху, на белую прядь, выбившуюся из-под платка.

— Ты чего? — спросила жена, сидя у печки и не подняв глаз.

— Гляжу… — вздохнул старик.

Помолчали.

Старуха подняла голову и увидела, что из воспаленных глаз мужа на щеки, почерневшие и исхудалые от болезни, катятся одна за другой большие горошины слез.

— Ты чего плачешь, старый? — спросила тихо.

Он ответил не сразу. Сначала медленно выпростал руку из-под тулупа, утер тыльной стороной ладони глаза и сказал:

— Знаешь… пятьдесят два года мы с тобой вместе отжили…

— Верно. Этой весной ровно пятьдесят два будет.

Старуха всплакнула.