Избранное

Я спокойно и насмешливо смотрю ей прямо в лицо. Это выводит ее из себя.

— …Да что говорить с деревенщиной!..

В лютом бешенстве она хватает со стола сумочку и выскакивает из комнаты, так хлопнув дверью, что со стен сыплется штукатурка.

Перевод М. Ландмана.

СЛУЧАЙ ИЗ ДАЛЕКОГО ДЕТСТВА

Случилось это в конце октября, ясным осенним днем.

Шел последний урок, нет-нет, не урок, а просто нас держали в классе, и мы занимались кто чем: одни читали, другие разговаривали, третьи что-то делали.

Я с товарищем стоял у окна, и рассуждали мы о поведении женщин, а вернее, одной только девчонки, которой я послал уже несколько очень важных писем, а ответа ни на одно еще не получил. Почему? Вот об этом мы и говорили.

На школьном дворе с высоких акаций осыпались желтые листья и, медленно кружась в прозрачном, как родниковая вода, воздухе, ложились на землю.

На дворе, обычно людном и шумном на переменах, теперь было тихо и пустынно.

По длинным сумрачным коридорам лицея бродили не менее сумрачные преподаватели с журналами под мышкой и с молчаливой свирепостью поглядывали на входную дверь, кого-то ожидая.

А ожидали они директора, который назначил экстренное совещание, и сам же на него опаздывал почти на час. По каменным плитам коридора катились ругань и недовольство.

— Безобразие!

— Надо этому положить конец, сказать ему прямо в лицо, что это, в конце концов, оскорбительно!

— Школа есть школа! Дисциплина обязательна для всех. Вот увидите, он опять как-нибудь выкрутится.

Как только приоткрывалась дверь какого-нибудь класса, где жизнь била ключом, и оттуда высовывалась вихрастая любопытная мордочка ученика, его тут же с криком загоняли обратно.

— Марш в класс, болван!

Наконец явился директор, запыхавшийся, взмыленный как лошадь.

— Ф-фу!.. Простите, господа, никак не мог раньше. Задержали дела. Приступим…

— Пять леев вход! Всего-навсего пять леев! Совсем даром! Спешите! Спешите! — топом зазывалы из бродячей труппы, подавно побывавшей в городе, выкликивал преподаватель гимнастики.