Избранное

22
18
20
22
24
26
28
30

Передо мной возникает темный, душный, тесный класс. В окно тычется зеленая ветка акации, словно разглядывая сидящего на первой парте хилого невзрачного мальчика с бледным шелушащимся лицом, слегка косенького и сгорбленного, точно он с трудом выдерживает тяжесть собственного тела.

Прямо-таки не верится, что у этакой бабищи столь тщедушное чадо.

— Помню.

Даму опять переполняют чувства, и опять она начинает покачивать головой.

Всем своим видом она как бы говорит: «Как же вам не помнить моего птенчика!»

— Он отстает, — объясняю я как бы самому себе. — Может, он у вас чем-то болен… Вид у него очень нездоровый. Почему бы вам не подержать его дома хотя бы год. Он бы окреп, поправился…

— Он у меня окреп и поправился… и латынь выучил. Он все повторяет ее, повторяет, только он застенчивый, не то что другие. Он мне говорит: «Мамочка, урок я знаю на отлично, но отвечать боюсь». Ах, господин учитель, прошу вас, не смотрите на него, когда он отвечает. Умоляю. Он ведь у меня единственный. Так хочется, чтобы он окончил лицей, поступил на медицину…

— Хорошо, мадам, — говорю я, ударяя себя по коленкам, и поднимаюсь первый. — Если он выучил хотя бы половину заданного, я приму у него экзамен. Стране нужны медики.

— Не знаю, как вас благодарить.

— Не за что благодарить.

Утренний холод, ворвавшийся в двери, пронизывает меня насквозь. Я поспешно раздеваюсь и, лязгая зубами, забираюсь под одеяло.

Но только я засыпаю, как меня будит громкий стук в окно. Я опять вскакиваю на ноги. Окно у меня высокое, рукой до него не достать, а стук такой сильный, что поразительно, как стекла остались целы.

Опять торопливо что-то напяливаю.

Выглядываю и вижу за окном своего «приятеля», банковского служащего, одного из тех типчиков, которые, случайно обедая с тобой за одним столиком в каком-нибудь третьесортном ресторанчике, при встрече говорят тебе «ты» и вообще стараются быть накоротке, а ты, бедный, только и знаешь про него, что зовут его Милу или Митике, что родом он из твоих краев и хорошо вальсирует, что, впрочем, не так уж и мало.

Рядом с «приятелем» стоит незнакомый мне верзила с гайдуцкими усами, в соломенной видавшей виды шляпе, в сером прорезиненном плаще, из-под которого торчит кусок стыдливо подоткнутой рясы. «Ах, батюшка, вот оно что».

Оба они, и «приятель» и «батюшка», похоже, провели веселенькую ночь: лица у них красные, помятые, невыспавшиеся.

— Это я, мон шер, не пугайся, пришел попросить тебя об одном маленьком одолжении. Рекомендую, мой дядя из Крэкэтуре… понимаешь, у его сына, то есть у моего кузена, была переэкзаменовка по латыни.

— И что же?

— Завалил! — мрачно заявляет «батюшка» в соломенной шляпе. — Вы его оставили на другой год.

— Как фамилия?