Двор Ураганов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Говорят, плохая примета, если жених увидит невесту в свадебном наряде до церемонии.

– Я вас уже видел в нем. К тому же познал в жизни так много несчастий, что могу принять еще немного, это уже ничего не изменит.

Как и тогда, при нашей первой встрече, меня поразила глубокая меланхолия, сквозившая в речах капитана. Монстр, неотступно терзавший Атлантику, сам терзался от… чего? Поппи объяснила, что Фебюс – это фебюс, стилистическая фигура, смысл которой в том, чтобы за высокопарными туманными фразами скрыть что-то простое. Может, расспросив капитана, я смогла бы понять его тайные мысли?

– Завтра снова надену свое свадебное платье, – тихо пообещала я.

– Оно мягче для моих глаз, ваше кричаще-синее успело утомить их.

При упоминании глаз капитана я увидела, что в них исчез тот розоватый оттенок, который появился во время морского сражения, они вновь обрели прежнюю бледность.

Меня озарила догадка:

– Поэтому ваши люди в блеклых одеждах? А все стены «Ураноса» покрыты известью?

Он кивнул:

– Резкие цвета всегда причиняли мне боль. Так же как ярко выраженный вкус или слишком приторные благовония. Я не пью вина, а только белый ром, который вы пробовали в ночь нашей первой встречи.

Я вспомнила, как Бледный Фебюс признался, что у него аллергия на специи, вот почему еда здесь такая пресная. Может, по этой причине окна его апартаментов в донжоне не имели стекол: чтобы постоянно проветривать и рассеивать все запахи?

– Все, что наполняет этот мир, действует на меня угнетающе, – вздохнул капитан, замедляя шаг.

Его бескровные губы слегка задрожали, глаза увлажнились, под белыми волосами, убранными в катоган, прозрачный лоб напоминал хрупкий фаянс. В этот момент кровожадный пират, перед которым трепетали все короны Европы, показался мне именно тем, кем его описала Поппи: человеком с уязвимым эго. Ледяной статуей, которую легко разбить.

Интуиция подсказала: капитану хочется излить душу и ему необходим чуткий собеседник… а мне необходимо узнать, смогу ли я получить «El Corazón».

– В этом мире, сколько вы живете? – мягко поинтересовалась я, опираясь на его руку.

– Я родился в 278 году Тьмы, если вы говорите об этом. Но первые три года своего существования жил вне мира.

Эхо наших шагов кружилось над палубой, я размышляла над его словами. Итак, ему двадцать два года, возраст, который я определила на глазок. Но что он имел в виду, говоря, что прожил первые годы «вне мира»?

– У меня почти не осталось детских воспоминаний, – прошептал капитан, предвосхитив мой вопрос. – Я сохранил смутные, обрывочные воспоминания. – Его взгляд уперся в пустоту, когда он перелистывал воспоминания: – Душная атмосфера… Меня бьет лихорадка… Смерть склонилась над колыбелью.

Его признания вызвали сочувствие. Значит, Бледный Фебюс был на волоске от смерти после своего рождения. Детская болезнь, ослабив его, отразилась на взрослой жизни, с тех пор он сохранил чрезмерную бледность и нездоровую картину мира.

– Еще помню несколько завораживающих музыкальных фрагментов.