Голод

Действительно, с детства борец по натуре, Рид всеми силами старался оставить бедность юных лет жизни в прошлом, а вот выбрать свободу не смог. Свобода казалась чем-то нереальным – иллюзией, эфемерностью. Вдобавок, как можно бросить семью? Однако Эдварду, семьи не имевшему, растолковать этого не удавалось.

– Ты просто боишься счастья, – упрекал его Эдвард. – Ты мне не веришь.

Однако тут Эдвард был не прав. Рид ему доверял. Во всем доверял. Это и стало корнем всех его бед.

В то время Рид еще не мог знать, что будет дальше. Не мог, а потому и не ожидал ни постепенного разочарования друг в друге, ни неотвязной, неодолимой ревности, ни подозрений, будто привязанность Макги не ограничивается им одним. О том, что со счетами творится, Рид тоже не знал. Пройдет еще не один год, прежде чем Фицуильямс начнет указывать ему на кое-какие несоответствия, находя им только одно объяснение: Эдвард втихомолку, но регулярно обкрадывает компанию, и уже давно.

Как мог Рид предвидеть, что позже, стоит ему заговорить об этом откровенно, Макги пригрозит рассказать об их отношениях всему свету, а за молчание потребует денег – крупную сумму немедля и сверх того ежегодную ренту? Как мог он знать, что требования Макги, грозящие ему разорением, в конце концов вынудят Рида бежать из Спрингфилда?

Как мог Рид знать, что затеянный Доннерами переезд на запад в итоге спасет его?

Никак не мог, разумеется. Откуда? А если бы даже знал, возможно, это ничего бы не изменило: слегка насмешливая улыбка Эдварда впилась в самое сердце надежнее рыболовного крючка. И одиночество в глубине его карих глаз было отнюдь не притворным – в этом Рид ни минуты не сомневался. Оно-то, словно эхо его собственного одиночества, и нашло в нем отклик, связало его по рукам и ногам. Прикосновение юноши пробудило его к жизни. Устоять против этого было попросту невозможно. Чему быть, того не миновать.

Октябрь 1846 г.

Глава двадцать седьмая

Увидев вдали верхового, Мэри Грейвс поначалу приняла его за длинную тень. Безводную котловину обоз оставил позади только вчера: последняя сотня миль оказалась сплошным подъемом в гору, а, перевалив через гребень, поселенцы увидели впереди долину, густо поросшую вейником. Навстречу пахнуло ароматом луговых цветов. При виде множества нежной зелени Мэри едва не ударилась в слезы. В долине имелись сосны, пригодные на дрова для костров, а между сосен поблескивали на солнце воды мелкой, однако довольно широкой реки.

Мало-помалу тень на горизонте удлинилась, обрела четкость и цвет. Лошадь… игреневая… той же масти, что и кобыла Чарльза Стэнтона!

Отец, идущий с бичом за волами, поднял голову, приставил к глазам ладонь.

– Вернулся, – только и сказал он.

Стэнтона сопровождали двое индейских юношей, Сальвадор и Луис. Мерфи, Грейвсы, Риды и Фостеры бросились к нему со всех ног: прочие семьи успели уйти по тропе чуть вперед. Пока он распаковывал вьюки, на смех и крики радости, казалось бы, всеми давным-давно позабытой, гурьбой сбежались детишки. Улыбаясь каждому, Стэнтон попутно увещевал самых нетерпеливых, тянущих руки к привезенным припасам.

Однако Мэри, с недавних пор видевшая его возвращение во сне чуть не каждую ночь, считавшая его уже не человеком-загадкой, не всеобщим спасителем, а скорее, чем-то вроде краеугольного камня всей ее жизни – возможно, единственным человеком, которому можно верить, – Мэри, столько раз вглядывавшаяся вдаль, в знойное марево у горизонта, а сейчас с замиранием сердца ждавшая его приближения, обнаружила, что стесняется к нему подойти, и предпочла укрыться за спинами сгрудившихся вокруг.

– Все до единого на грани голодной смерти, – без экивоков сказал Билл Фостер, зять Левины Мерфи.

На взгляд Мэри, это было очевидно без слов. В слишком широкой одежде, в рубашке, свободно болтавшейся вокруг пояса и тоненьких, точно спички, рук, в подвязанных куском веревки штанах, Билл напоминал огородное пугало, и Стэнтон не мог этого не заметить.

– Там, на тропе, я встретил Бринов и Эдди. Они мне уже рассказали, насколько плохи дела, – отвечал Стэнтон. – Но я не с пустыми руками, так что какое-то время протянем.

– Надеюсь, вы привезли бекона, – сказал, подбежав к нему, младший братишка Мэри. – А то бекона у нас уже давно нет.

Как же осунулось его лицо… Пяти лет от роду, Франклин выглядел, точно очень маленький старичок.