Голод

Шантажировал… и, значит, «связи» его были, во-первых, опрометчивы, а во-вторых, многочисленны.

Стэнтон вздохнул.

– Я знал, что Доннер – старый приятель и деловой партнер Нокса. Мало этого: скорее всего, Нокс от него обо всем и узнал. Однако, услышав, что Доннеры едут на запад, я продал все, что имел, и примкнул к ним. Джорджа Доннера я не выносил, но Нокса возненавидел еще сильнее. Мне нужен был выход, Мэри. Путь к бегству, – пояснил он, откинув челку со лба. – Но теперь-то я понимаю, что почем. Теперь-то я вижу: от прошлого не убежишь.

Мэри шумно перевела дух. Что ему тут сказать, чем утешить в таком горе, как унять скорбь и стыд, терзающий его много лет, она себе даже не представляла. Пожалуй, ей удалось понять, что его гложет, однако тайны прошлой жизни Чарльза Стэнтона словно бы наслаивались одна на другую, сложенные вдвое, втрое, вчетверо, а, разворачиваясь, тянулись дальше, в будущее.

Стэнтон поднял на нее взгляд. Глаза его лучились печалью, однако… не мелькнул ли в них едва уловимый проблеск надежды?

– Вот потому я и избегал вас, Мэри. Ради вас же самой. Вашего доверия я не заслуживаю. А вы достойны кого-либо получше меня.

Возможно, он был полностью прав. Возможно, доверять ему совсем не стоило. Возможно, он не заслуживал ее помощи. Но разве любой живой человек не достоин второго шанса?

– Чем я могу вам помочь, Чарльз? – вполголоса спросила она, не в силах взглянуть ему в глаза, но чувствуя на языке вкус собственной смелости, вкус обращения к нему по имени.

– Ничем, – негромко, убито отвечал он. – Разве вы не видите, Мэри? Мое сердце давным-давно умерло, замерзло в той самой реке. От меня не осталось ничего такого, что еще можно спасти.

Однако Мэри была не из тех, кто так просто поддастся печальным речам. Вновь взяв Стэнтона за руку, она – пусть даже он так и не взглянул на нее – поцеловала его пальцы.

– Я в это не верю, – сказала она, будто давая обет.

До этого ей думалось, будто она хочет любить Стэнтона, а не спасать его, но сейчас она поняла: может статься, это одно и то же.

И все-таки, расставшись с ним, Мэри вспомнила о той, кого уже не спасти, и в эту ночь безмолвно помолилась за бедную Лидию, за ее навеки застывшую в ледяной воде красоту, за нерожденное, навсегда оставшееся безымянным дитя под ее сердцем.

Глава двадцать восьмая

Жара ранней осени наконец-то спала, выпустив на свободу прохладный, свежий северный ветер, сдувший дорожную пыль с простыней и парусиновых тентов фургонов, вдохнувший в поселенцев новые силы. Стэнтон вернулся, нашел их, раздал привезенные припасы. Казалось бы, на сердце у Тамсен должно было стать много легче. Остальные в те дни глядели на нее разве что мельком, искоса, с огнем отвращения в глазах, однако с этим она смирилась без труда. Ненависть, отчуждение – все это пустяки, пока с нею дочери.

Неотвязные ночные кошмары о целых толпах горящих живьем людей с жесткой, растрескавшейся, нечеловеческой кожей, или о милом, любезном Хэллоране, превращающемся в нечто невыразимо отталкивающее и жуткое, алчно, ненасытно тянущееся к ней, давно должны были отойти в прошлое, однако все никак не отпускали. Тамсен больше не знала, во что и верить, чем счесть те крадущиеся, пляшущие тени в зарослях – вполне реальной опасностью или безумным вымыслом, причудой ума, пораженного страшной тайной, почти столь же чудовищной, как и создания, которых она якобы видела.

Разумеется, подкреплять свою правоту свидетельствами Элиты, болтающей о голосах мертвых со всяким, кто пожелает слушать, или младших девочек не стоило. Девчонки сами не поняли, что произошло, запомнили только суматоху да панику, завершившуюся вспышкой пламени и пеленой дыма.

Воцарившееся в лагере веселье внушало Тамсен тревогу: в такой бездумной эйфории подвыпивший игрок бросает на кон последние медяки. Надежда, особенно угодившая в руки отчаявшихся, может быть вещью крайне опасной, это Тамсен поняла давно.

Впереди обоз ждали, возвышаясь над вечнозеленой хвоей и ярким пурпуром листьев, увенчанные снежными шапками пики Сьерра-Невады, уже раскрывшей объятия навстречу первым приметам зимы. Поразительно, однако все, кроме Тамсен, словно бы позабыли об очевидном – о том, что горы, подобно всем величайшим красотам мира, смертельно опасны.

Той ночью она напряженно прислушивалась ко всякому случайному шуму, беспокойно ворочаясь под одеялом из приданого на жесткой земле в тревожной полудреме, и вдруг возле самого шатра раздались громкие голоса. Толкнув Джорджа в плечо (и как только он ухитряется так крепко спать?), Тамсен потянулась к халату. Джордж, спотыкаясь, вышел наружу за ней.