Бесчестье

– Именно так. Они и не способны ввести меня в светское общество – по той простой причине, что ни светского общества, ни светской жизни здесь нет. Только та жизнь, которую мы ведем. И которую делим с животными. Это пример того, что пытаются создать люди, подобные Бев. Пример, которому и я пытаюсь следовать. Пытаюсь разделить с животными некоторые из наших человеческих привилегий. Я не хочу возродиться к жизни собакой или свиньей и жить так, как живут рядом с нами собаки и свиньи.

– Люси, дорогая, не злись. Да, я согласен, это единственная жизнь, какая здесь есть. Что до животных, так, ради бога, давайте будем добры к ним. Но давайте не терять при этом перспективы. Мы не животные, мы существа иного порядка. Не обязательно более высокого, просто иного. Так что, если мы намерены проявлять по отношению к ним доброту, давайте проявлять ее из великодушия, а не потому, что мы чувствуем себя виноватыми или страшимся возмездия.

Люси набирает воздуха в грудь. Похоже, ей хочется ответить на его проповедь, но нет, она не отвечает. К дому они подъезжают в молчании.

Глава девятая

Он сидит в гостиной, смотрит по телевизору футбол. Счет нулевой, похоже, ни одна из команд к победе не рвется.

Репортаж ведется поочередно на двух языках – суто и коса, – оба ему неизвестны. Он убавляет звук до неразборчивого бормотания. Субботний вечер в Южной Африке, священное время мужских развлечений. Он начинает клевать носом.

Когда он просыпается, рядом с ним на софе сидит Петрас с бутылкой пива в руке. Петрас прибавил звук.

– «Смельчаки из глуши», – говорит Петрас. – Моя любимая команда. «Смельчаки» против «Парней с заката».

«Парни с заката» получают угловой. Свалка в штрафной площадке. Петрас стонет, схватясь руками за голову. Когда пыль оседает, вратарь «Смельчаков» лежит на земле, прижав к груди мяч.

– Молодец! Молодец! – восклицает Петрас. – Отличный вратарь! Такого нельзя отпускать.

Игра заканчивается вничью. Петрас переключает каналы. Бокс: двое, такие маленькие, что едва достают рефери до груди, кружат по рингу, подскакивая, мутузя друг друга.

Он встает, бредет вглубь дома. Люси лежит на кровати, читая книгу.

– Что читаешь? – спрашивает он.

Она недоуменно глядит на него, потом вынимает из ушей вставные наушники.

– Что читаешь? – повторяет он и следом: – Похоже, не получилось, а? Мне уехать?

Люси улыбается, откладывает книгу. «Тайна Эдвина Друда». Вот уж не ожидал.

– Присядь, – говорит она.

Он садится на кровать, неторопливо гладит ее по голой ноге. Симпатичная нога, стройная. Хороший костяк, как у ее матери. Женщина в расцвете лет, привлекательная, несмотря на ее грузность, на не красящую ее одежду.

– На мой взгляд, Дэвид, все получилось прекрасно. Я рада, что ты здесь. Просто для того, чтобы привыкнуть к ритму сельской жизни, необходимо время. Как только ты найдешь чем заняться, скука твоя испарится.

Он рассеянно кивает. Привлекательная, думает он, но потерянная для мужчин. Себя ли ему корить за это, или оно все равно сложилось бы именно так? С самого рождения дочери он не испытывал к ней ничего, кроме искренней, безудержной любви. Невозможно, чтобы она этого не знала. Быть может, его любовь оказалась для нее непосильной? Быть может, она воспринимала ее как бремя? Как гнет? Или истолковывала ее как нечто куда более нечистое?