– Роз говорила, что обстановка там сложилась премерзкая.
– Тут я сам виноват. Мне предложили компромисс, я не согласился.
– Что за компромисс?
– Перевоспитание. Исправление характера. Кодовое обозначение курса психотерапии.
– Ты столь совершенен, что не можешь пройти небольшой курс?
– Все это слишком напоминает мне Китай времен Мао. Отречение, самокритика, публичные мольбы о прощении. Я человек старомодный и предпочитаю, чтобы меня просто-напросто поставили к стенке и расстреляли. Давай не будем об этом.
– Расстреляли? За интрижку со студенткой? Кара несколько чрезмерная, ты не находишь? Этак можно всех преподавателей перестрелять. Такие вещи наверняка происходят каждый день. Во всяком случае, происходили, когда я была студенткой. Наказывать каждого, кто в них повинен, значит попросту обречь преподавателей на истребление.
Он пожимает плечами.
– Мы живем в эпоху пуританизма. Личная жизнь стала всеобщим достоянием. А зудливое любопытство к ней обрело респектабельность – любопытство и сентиментальность. Людям нужен спектакль: биение кулаками в грудь, раскаяние, по возможности слезы. В общем и целом телевизионное шоу. Я им такого удовольствия не доставил.
Ему хочется добавить: «По правде сказать, они собирались меня кастрировать», но он не может произнести подобные слова в присутствии дочери. Строго говоря, и эта его тирада, которую он слышит теперь ушами другого человека, выглядит мелодраматичной, чрезмерно напыщенной.
– То есть ты стоял на своем, а они – на своем. Так?
– Более-менее.
– Нельзя быть таким непреклонным, Дэвид. Непреклонность – не признак героизма. У тебя осталось время, чтобы передумать?
– Нет, приговор окончательный.
– Без права на апелляцию?
– Без права. Да я и не жалуюсь. Нельзя признать себя виновным в разврате и ожидать в ответ излияний сочувствия. Во всяком случае, по достижении определенного возраста. После которого человек просто уже не может апеллировать к чему бы то ни было. Остается крепиться и доживать остаток жизни. Положи мне еще.
– Что ж, очень жаль. Живи у меня сколько захочешь. На любых основаниях.
Спать он ложится рано. Среди ночи его будит взрыв собачьего лая. Особенно неутомимо гавкает один из псов: механически, без перерывов; другие присоединяются к нему, потом затихают, потом, не желая признать поражение, вступают снова.
– Тут у вас каждую ночь так? – утром спрашивает он у Люси.
– К этому привыкаешь. Извини.