Бесчестье

Но ведь в конце-то концов и ей придется уехать отсюда. Как у женщины, одиноко живущей на ферме, у нее нет никакого будущего, это же ясно. Даже дни Эттингера, с его пистолетами, колючей проволокой и сигнализацией, и те сочтены. Будь у Люси хоть капля благоразумия, она бросила бы все, не дожидаясь, когда ее постигнет участь, горшая той, что горше смерти. Но ничего она не бросит. Люси упряма, Люси укоренилась здесь, в жизни, которую выбрала сама.

Он выскальзывает из дома. Осторожно ступая в темноте, приближается с тылу к конюшне.

Большой костер погас. Люди столпились у задней двери, достаточно широкой, чтобы в нее мог войти трактор. Поверх их голов он заглядывает внутрь.

В середине помоста для танцев стоит один из гостей, мужчина средних лет. У него бритая голова и бычья шея; на нем темный костюм, с шеи свисает на золотой цепи медаль величиною с кулак – вроде тех, что выдавались племенным вождям в качестве символов занимаемого ими высокого положения. Символов, кои целыми ящиками чеканились в Ковентри или Бирмингеме: на одной стороне – голова недовольной чем-то Виктории, regina et imperatrix[34], на другой – антилопа гну или ибис, вздыбленные. «Медали. Племенные вожди. На предмет ношения». Отгрузка во все края былой империи: в Нагпур, на Фиджи, на Золотой Берег, в Кафрарию.

Мужчина что-то говорит, произносит, возвышая и приглушая голос, речь, состоящую из закругленных фраз. Он понятия не имеет, чему посвящена речь, но время от времени мужчина умолкает, и тогда люди, молодые и старые, видимо испытывая тихое удовлетворение, что-то одобрительно бормочут.

Он оглядывается по сторонам. Мальчишка стоит неподалеку, как раз в двери. Взгляд юнца боязливо скользит по его лицу. Да и другие взгляды тоже обращаются к нему – к чужаку, странному пришельцу. Мужчина с медалью хмурится, на миг сбивается и снова возвышает голос.

Ну что же, пусть смотрят. Пусть знают, что я еще здесь, думает он, пусть знают, что я не прячусь в большом доме. И если это испортит им праздник, значит так тому и быть. Он поднимает руку к своей белой повязке. В первый раз он радуется, что она у него есть, что он может носить ее как знак отличия.

Глава шестнадцатая

Все следующее утро Люси его избегает. Обещанной встречи с Петрасом не происходит. Впрочем, во второй половине дня Петрас, как всегда деловитый, в башмаках и комбинезоне, сам стучится в заднюю дверь. Пора заняться трубами, говорит Петрас. Нужно проложить полихлорвиниловые трубы от запруды до его нового дома, это метров двести. Нельзя ли на время взять инструменты и не поможет ли Дэвид наладить регулятор?

– Я не разбираюсь в регуляторах. И ничего не смыслю в водопроводах.

У него нет никакого желания помогать Петрасу.

– Речь не о водопроводе, – говорит Петрас. – Речь о подгонке труб. Мы просто проложим трубы.

По дороге к насыпи Петрас разглагольствует о разного рода регуляторах, о водяных затворах, соединительных стыках; он произносит эти слова с некоторой помпезностью, демонстрируя свое знание предмета. Новые трубы пройдут по земле Люси, говорит он, хорошо, что она это разрешила. Она «дальновидна».

– Эта женщина смотрит вперед, а не назад.

Насчет вчерашнего праздника, насчет юнца с бегающими глазами Петрас помалкивает. Все выглядит так, будто ничего не произошло.

Вскоре становится ясной собственная его роль на насыпи. Он нужен Петрасу не для консультаций по части подгонки труб или водопроводного дела, а просто для того, чтобы держать то да се, подавать инструменты – фактически выполнять работу Петрасова handlanger’a[35]. Роль не из тех, против которой он стал бы возражать. Петрас – мастер своего дела, только наблюдать за ним уже значит получать образование. А вот сам Петрас нравится ему все меньше. Петрас бубнит и бубнит о своих планах, а он проникается к нему все большей и большей неприязнью. Не хотел бы он попасть с Петрасом на необитаемый остров. И уж тем более не хотел бы оказаться на месте его жены. Личность доминирующего склада. Конечно, Петрасова молодая жена выглядит счастливой; хотелось бы узнать, однако, что может порассказать жена старая.

Наконец, почувствовав, что с него хватит, он прерывает Петрасову болтовню.

– Петрас, – говорит он, – тот молодой человек, который был на вашем празднике, как его зовут и где он сейчас?

Петрас снимает фуражку, утирает лоб. Сейчас на нем форменная фуражка с серебряной бляхой Южно-Африканских железных дорог и портов. Он что, коллекционирует головные уборы?

– Понимаете, Дэвид, – насупливая брови, говорит Петрас, – это вы нехорошие слова сказали, что тот юноша вор. Он очень рассердился на вас за то, что вы назвали его вором. Так он всем говорит. А я… я человек, который следит, чтобы тут все было тихо-мирно. Поэтому и мне тяжело было это услышать.