Она никогда не лезла в дела сына, да и вообще не интересовалась техникой, считая ее слишком сложной.
«Я бы очень хотела услышать голос Леши…» — подумала она. Глаза ее перемещались от одной кнопки к другой, но нигде, как бы Маша ни всматривалась, она не видела кнопки «Воспроизведение» или похожую.
Витя заворочался, она с тревогой посмотрела на сына. Он опять что‑то произнес.
— Нет… не… бросайте… я… не хочу… Моцарт… Моцарт!
Ее сердце заколотилось. Стало страшно, хотя она не верила ни в злых духов, ни в привидения и все такое.
Но через минуту Витя успокоился, задышал ровнее.
Маша посмотрела на часы. Половина второго. Завтра, то есть, уже сегодня чертова политинформация в актовом зале, на которой все будут спать и только она, стоя на кафедре и через силу пытаясь скрыть зевоту, монотонным голосом зачитает подготовленный бессмысленный и никому не нужный доклад.
«Совсем скоро в империалистической Америке состоятся новые выборы Президента, — вспомнила она текст по памяти. Уже в ноябре власти США в очередной раз продемонстрирует полное неуважение к правам трудящихся…»
Желание услышать голос мужа, хоть и на пленке, вдруг стало таким сильным, что она буквально физически ощутила, как горят ладони и лицо, ощущая его так близко, словно он был совсем рядом.
Не понимая, что она делает, Маша принялась лихорадочно нажимать подряд все кнопки на панели управления магнитофоном. Глаза заполнила странная пелена из слез, в горле встал ком.
«Еще бы разочек услышать его голос и больше ничего не надо. К черту политинформацию, к черту продовольственную программу, и выборы тоже к черту!» — шептала она. Вдруг в магнитофоне что‑то щелкнуло, бобины пришли в движение, начали вращаться.
Она испугалась пуще прежнего, но, чтобы остановить это вращение и шипящий звук, нужно было найти кнопку.
От испуга и из‑за слабого освещения она не сразу нашла ее — черный прямоугольник прямо по центру, а когда наконец хотела нажать, из колонок вдруг послышался голос мужчины — какой‑то далекий, прорывающийся сквозь треск и помехи, и при этом — странно знакомый.
Витя перевернулся в кровати. Дыхание его было ровным и глубоким. Он спал.
Маша забыла про сон и политинформацию.
Она слушала голос, держа палец на кнопке «СТОП» и не могла понять, что это такое: кто этот мужчина и о чем он вообще говорит?
Единственное, что она поняла, — это был не голос ее мужа.
Хотя в некоторых местах записи голос был точь‑в‑точь похож на Лешин и… что самое странное, на Витькин.
«Это может показаться очень странным, но ты должен пойти к дому тридцать два на Арбате в четверг или пятницу. Подвал в дом будет скорее всего открыт, но если он закрыт, тебе придется сообразить, как туда проникнуть…»
Чем дальше она слушала, тем хуже ей становилось.